Без серьезной работы над собой и без таланта тут ничего не вышло бы. Что же до грубости, то я с детских лет помню рассказ знакомого моего отца, старого железнодорожника, о том, как Каганович, приняв рапорт начальника станции по фамилии Гапон и, после соответствующего вопроса, узнав, что он не однофамилец, а родной брат «того самого» попа Гапона, тут же поинтересовался: «Как вас тут, не прижимают? – И прибавил: – Если что, обращайтесь прямо ко мне…»
Так что не со всеми был груб Лазарь Каганович. Хотя особых политесов «железный нарком» и впрямь никогда не разводил. Чего не было, того не было.
Что же до работы железных дорог, то в 1932 году грузооборот на них составил 169,3 миллиарда тонно-километров, в 1937 году – 354,8 миллиарда, а в 1940-м – 414 миллиардов. За три «пострепрессивных» года рост на 17 %. Очень даже прилично, и вряд ли этот рост имел бы место, если бы Каганович и впрямь уничтожил весь высший и средний эшелон руководящих работников на транспорте.
В 1938–1940 годах было построено 4,6 тысячи километров новых дорог (во второй пятилетке – 3,4 тысячи), основные фонды железных дорог за три года выросли на 74 %, паровозный парк стал самым молодым в мире по среднему возрасту локомотивов. Доля новых грузовых паровозов серий ФД («Феликс Дзержинский»), СО («Серго Орджоникидзе»), Э и пассажирских ИС («Иосиф Сталин») и Су приблизилась к двум третям, все электровозы были отечественного производства, удельный вес большегрузных вагонов увеличился до 30 %.
Это все тоже ведь после того, как Каганович «уничтожил» в НКПС «весь высший и средний эшелон руководящих работников».
ГРИБОЕДОВСКИЙ полковник Скалозуб говорил о Москве: «Пожар ей был к лицу…» Увы, горькая ирония истории сказалась в том, что репрессии скорее повысили качество работы экономики. И повысили не за счет нагнетания атмосферы страха, а за счет усиления ответственности, во-первых, и за счет устранения из экономики ее сознательных дезорганизаторов и некомпетентных управленцев, во-вторых.
Да, во всех сферах жизни страны репрессивные «чистки» зацепили и ряд честных советских людей. Кто-то так и погиб – не в силу «кровожадности заплечных дел мастеров НКВД», а в силу суровых реалий классовой борьбы, отнюдь не выдуманной на Лубянке. Упоминавшийся мной генерал Цветаев (тогда комдив), уже освобожденный из-под следствия, при восстановлении в кадрах РККА автобиографию закончил так:
Испытавший тяжелую несправедливость Цветаев понимал это в реальном масштабе времени, но для приведшего эти строки в своей книге «Из ГУЛАГа в бой» военного историка Черушева существуют лишь «застенки НКВД». Как будто Ежов и сменивший его Берия только о том и думали, как бы «крови безвинных жертв напиться»…
Собственно, само название книги Черушева имеет клеветнический оттенок, потому что в ней рассказывается о тех военачальниках, которые были освобождены – как правило, уже при наркоме внутренних дел Берии – из-под следствия, а не из лагерей. Так что ушли они в 1939–1940 годах не в бой, а вновь в кадры РККА.
А ведь заговор военной верхушки, заговоры в партийно-государственном руководстве существовали, и размотать все их нити было крайне сложно. Я еще об этом скажу – когда пойдет рассказ о начальной поре деятельности Берии как наркома внутренних дел.
В КОНЦЕ 1937 года – 12 декабря – прошли выборы в Верховный Совет СССР. Был избран депутатом и Лаврентий Берия.
Идея несостоявшихся альтернативных выборов не стала известной широким массам. Однако некий ее отголосок прозвучал в речи Сталина на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа Москвы 11 декабря 1937 года, на следующий день опубликованной в «Правде».
Думаю, современному, сытому картинами «россиянских» предвыборных кампаний читателю познакомиться с одним фрагментом этой речи будет еще интереснее, чем слушателям Сталина.
Он говорил тогда так: