Берия. Лучший менеджер XX века

Почему самоучка Каганович мог знать, что сорт «цезиум 0111» хуже сорта «мильтурум 0321», а агрономы Наркомзема, специалисты (!), – нет?

Так имеет ли наше Мутное время право судить ту Великую эпоху, если даже самые достойные из достойных, живущих сегодня, имеют лишь право понять ее, а – поняв – стать лучше и честнее?

СТАЛИН и его ближайшие соратники жили социалистическим строительством. А любители жареных гусей и спокойной жизни его – в лучшем случае – вели. И вели ни шатко, ни валко, не желая ни трижды учиться, ни трижды работать. А кто-то уже не желал его даже вести – хоть как-то.

Когда Сталин понял это, ему пришлось пойти на чистку бюрократии и партократии кровью. Потому что чистка «чернилами», то есть – путем директив, резолюций и прочего подобного, не получилась. Старые революционные борцы не годились как хозяйственные работники, а занесшаяся молодая партократия и бюрократия из числа партийцев образца 1917–1920 годов оказалась глухой к его идеям, призывам и…

И предупреждениям!

Не все, конечно, «не вняли», но – многие.

Наслоившись одно на другое, это тоже обуславливало верхушечные репрессии 1937–1938 годов. Да и «низовые» – тоже.

Что ведь получается…

Сталин не сразу стал выдающимся лидером огромной страны. Он тоже «учился, учился и еще раз учился» быть вождем и государственным деятелем. Учился, начиная с конца 1917 года.

Однако он был, при этом, в чем-то идеалистом. Желающих ухмыльнуться по прочтении этих слов я отсылаю к Лиону Фейхтвангеру, смотревшему на Сталина так же. И поэтому Сталин верил в то, что если сам он любит революцию в себе, а не себя в революции, если сам он живет принципом «я для интересов дела, а не дело для моих интересов», то и другие его товарищи по партии живут так же и тем же. В своем выступлении на февральско-мартовском Пленуме 1937 года он говорил:

«В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около трех-четырех тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут тридцать-сорок тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство… Дальше идут около ста – ста пятидесяти тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство…»

И вся эта сила виделась Сталину в виде идейного монолита, недаром он сравнивал как-то партию с орденом меченосцев. Это сравнение мало кем было понято, а ведь Сталин имел в виду, конечно же, такие черты, как сплоченную готовность к жертве и умение в реальной, практической жизни руководствоваться идеалом.

Итак, он постепенно растет как вождь, набираясь опыта. И при этом тоже постепенно убеждается в том, что все обстоит далеко не монолитно, и прежде всего – в «генералитете» партии.

Да, есть, есть надежные товарищи и толковые соратники. Но – не все. Кто-то из товарищей ставит амбиции старого большевика выше необходимости учиться хозяйствовать, кто-то перерождается в духе, говоря словами Ленина, «коммунистического чванства», а кто-то и просто заедается и даже зажирается.

Для Сталина все еще лишь начинается, в стране непочатый край работы, а они уже все «превзошли» и хотят одного – комфорта. Да ладно бы еще, если бы только материального, а им еще и душевный комфорт нужен. На кой черт им вечный бой, когда покой им будет только сниться!

И Сталин с горечью видит, как эти товарищи – формально по-прежнему товарищи по партии, а фактически уже бывшие товарищи – начинают интриговать, сбиваться в группки, а кто-то доходит уже и до прямых заговоров.

А Сталин живет идеей создания лучшего общества – он ведь по убеждениям коммунист. Но он – как точно уловил это Фейхтвангер – в чем-то идеалист. Практический романтик, так сказать.

И вот этот романтик в результате политического самообразования себя как вождя начинает понимать невеселые вещи… Он думал, что «генералитет» и «офицерство» ВКП(б) – это все же нечто единое с ним в идейном отношении, в жизненных установках. А оказывается, это верно в отношении далеко не всех.

Он думал, что освободившимся от частной собственности обществом будут править всегда и во всем разум и идея, а оказалось… Оказалось, что им по-прежнему правит чиновничий «кисель» и инертность немалой части масс.

Не только «кисель», конечно… И не только инертность… Возникли, возникли в России и новые, невиданные ранее молодые силы! Есть в ней молодое пенящееся вино! Но этот «кисель» грозит и этому молодому «вину».

Сталин мучительно размышляет – как изменить ситуацию? Как противостоять врагу умной, творческой жизни – бюрократу? И видит выход в стимуляции инициативы масс и в расширении их прав. Так возникает новая Конституция.

Но этого мало – это общий принцип. А как его конкретизировать, как обеспечить контроль масс над властью в условиях однопартийной системы? Так возникает идея альтернативных выборов.

Но бюрократ противится ей. Формально еще товарищ, на деле он становится врагом – не сегодня, так завтра. И медлить здесь нельзя. Промедление здесь смерти подобно. Не Сталина смерти, а смерти Державы.