Беркутчи и украденные тени

Громов и Савин не спеша прогуливались. Они подошли к праздничной ярмарке и оба во все глаза рассматривали аппетитные лакомства. Но если Ратмиру его тетя выдала деньги на подобные расходы, то Егор пришел с пустыми карманами и теперь лишь глотал слюни при виде румяных блинов и печеных яблок. Рат сразу это понял, а потому молча купил еду и для себя, и для друга. Тот поначалу отказывался, но потом смирился с настойчивостью Громова и принял угощение. Они попробовали чуть ли не все виды блинов, какие только здесь были. Живот распирало, но Ратмиру было трудно отказать себе в этих вкусностях – он с раннего детства был неравнодушен к блинам. Взяв еще по одному мягкому кружку, символизирующему солнце, ребята спустились к реке, где возле чучела были раскиданы вместо лавочек бревна. Они уселись на свободные места. Внутри этого круга из бревен и с куклой в центре танцевали люди разных возрастов. Некоторые, смеясь, пытались водить хоровод, но он то и дело рушился, что, впрочем, никак не влияло на настроение, скорее даже наоборот. Чуть поодаль от основного веселья, Рат заметил Мирона. Он стоял в одиночестве, сложив руки на груди и просто смотрел на танцующих людей.

Наконец, объявили о сожжении обрядового чучела. Люди расступились на безопасное расстояние и вперед вышел мужчина с горящим факелом. Рат невольно напрягся. Человек с факелом наклонился и поджег кучку хвороста, над которым возвышалась кукла. Огонь мгновенно ухватился за него, взобрался вверх по яркой ткани и объял собой все сооружение. Со всех сторон разлилось веселое пение:

Ты прощай, прощай,

Наша широкая,

Ты не в среду пришла

И не в пятницу.

Ты пришла в воскресенье,

Всю недельку веселье,

С хмельным пивом и вином,

С блинами, пирогами

Да с оладьями.

Блины масленые,

Шаньги мазаные.

Мы каталися с горы

От зари и до зари.

А сегодня, в воскресенье,

Наше кончилось веселье.

Прощай, прощай,

Наша масленица!

Как красиво горел костер. Рыже-золотое пламя танцевало в безумном танце, бесконечно выпуская в небо к звездам снопы светящихся искр. Казалось, на это можно смотреть вечно… Все присутствующие любовались зрелищем, но только не Громов: его внутренности сжались, и мальчик отвел взгляд в сторону. Вблизи огня раздувался жар. Стало так тепло, будто действительно от зимы не осталось и напоминания, а весна давно уже была хозяйкой на этом пиру.

Теперь, когда чучело догорало, танцы продолжились. Рат и не думал, что остались места, где люди по-прежнему могли так от души веселиться. Он был рад, что оказался здесь. Вот среди танцующих мелькнули голубые пряди, казавшиеся в свете огня зеленоватыми, глубокие серые глаза и фигура, которая двигалась и кружилась в такт музыки. Эмма заметила его. На лице девочки появилась ее особенная лисья улыбка и в следующую минуту Громов понял почему – по тонким пальцам скользило оранжевое пламя. Она будто играла с ним, как фокусник с монеткой: огонь то появлялся, то снова исчезал в ее ладонях. Рат ошарашенно смотрел сначала на нее, но потом спохватился и стал вглядываться в лица присутствующих людей: замечает ли кто из них то, что сейчас происходит? Нет, чудесные вещи могут рассмотреть только дети, а взрослые, так привыкшие полагаться на логику во всем, утрачивают такую способность, а если и случись им увидеть нечто подобное, то они всегда найдут объяснение, которое впишется в их мир.

Эмма присела на место Савина, пока тот отошел за еще одной порцией блинов и увидев взгляд Громова, расхохоталась.

– Я-то думала, что после того, что ты устроил в пятницу возле школы, таким тебя уже не удивишь.

– Ага, я тоже. Кстати, на счет пятницы…

– Не беси мои мозги, Громов, – фыркнула девочка. – Это был первый и последний раз.

– Да я не… Неважно. Значит, друзья?

– Друзья, – улыбнулась Эмма.

В серых глазах горели языки пламени, отраженные от костра, на котором догорало чучело. Некоторые молодые люди решили поддержать традицию прыжков через костер и выстроились друг за дружкой.

– Выходит твой отец все же успел кое-чему тебя научить.

– О чем это ты? – приподнял бровь Рат.

– Ветер – он услышал тебя, как слушает меня огонь. Видишь ли, только тот, кто имеет настолько сильную связь с природой, может пробудить свой тотем и стать истинным беркутчи. В далекие времена людям не приходилось этому учиться. Их связь с диким миром и собственным родом была сильна от рождения, но чем дальше, тем человечеству все труднее ее сохранить. Мы перестали слушать природу, а она перестала слышать нас. Теперь знания, которыми располагают такие, как мы, Рат, настолько редки, что их воспринимают, как легенды и сказки, но они реальны и, открывшись им, любой человек может стать особенным.

– Но я совсем не помню, чтобы отец чему-либо такому учил меня.