Западные журналисты обычно называли Хрущева «абсолютным лидером» Советского Союза, но в действительности все было намного сложнее. В 1957 году Хрущев с трудом пережил государственный переворот. После инцидента с U-2 и провалом Парижского саммита в мае 1960 года сталинисты начали объединяться против Хрущева. В частности, они ухватились за его, с их точки зрения, безответственное сокращение советских вооруженных сил, разрыв с коммунистическим Китаем и отношения с американскими империалистами. Хрущев следил за потенциальными соперниками, которые могли погубить его.
Три основных американских политических противника Кеннеди – сенатор Барри Голдуотер, республиканец, сенатор от штата Аризона, губернатор Нью-Йорка Нельсон Рокфеллер и бывший вице-президент Ричард Никсон – были кроткими и смиренными по сравнению с менее очевидными и более опасными противниками Хрущева, людьми, воспитанными в кровавые сталинские времена.
Член президиума Фрол Козлов, хотя и обязанный своим положением Хрущеву, относился к тем убийцам, которые наносят удар из-за угла. После провала Парижского саммита он начал готовить заговор против Хрущева. Козлов был малообразованным, невоспитанным человеком, сталинистом, враждебно настроенным против Запада. Американский дипломат Ричард Дэвис описал его как мерзкого пьяницу, который ел как свинья и пил как сапожник. Но Хрущеву также пришлось столкнуться с более вкрадчивым, льстивым и более безжалостным потенциальным врагом в лице Михаила Суслова, главного идеолога партии.
В 1961 году Хрущев укреплял свою власть путем покровительства, фракционных чисток и общения с секретарями местных партийных организаций во время поездок по стране. Запуск в космос Гагарина, залив Свиней, Венский саммит и закрытие берлинской границы нейтрализовали влияние потенциальных противников. Товарищу по партии Петру Демичеву казалось, что Хрущев наслаждался редкими спокойными периодами. Журнал «Тайм» высказал такое мнение: «С Октябрьской революции 1917 года прошло сорок четыре года и пятнадцать партийных съездов, и никогда еще внутренняя коммунистическая иерархия не казалась более устойчивой и успешной».
Однако Хрущев лучше чем кто-либо знал, насколько уязвимо его положение. Несмотря на все его усилия по распространению коммунизма в Африке и Азии, только Куба вошла в советский лагерь, и то больше благодаря случаю. Некоторые из числа партийных руководителей не могли простить Хрущеву разоблачение культа Сталина; они увидели в этом не только посягательство на личность, но и на историю и законность власти коммунистов. Чжоу Эньлай в гневе покинул съезд, не дожидаясь его закрытия, после возложения цветов на могилу Сталина.
Теперь Хрущев выглядел более похудевшим и бодрым, чем на протяжении многих месяцев, словно специально готовился к этому событию. «Двадцать второй съезд объявляю открытым, – сказал Хрущев собравшимся, и его слова были переведены на двадцать девять языков. – Предлагаю приступить к работе».
Даже Сталин, будь он жив, позавидовал бы режиссерскому таланту Хрущева. Первые два дня были заняты выступлениями советского лидера, приблизительно по шесть часов каждое. Он с невероятной энергией переходил от одной темы к другой, ярко описывая, как к 1980 году советская экономика превзойдет экономику Соединенных Штатов – увеличение валового национального продукта в пять раз, расширение промышленного производства в шесть раз и каждая семья будет иметь бесплатную квартиру. К 1965 году, заявил он, Советский Союз будет ежегодно производить три пары обуви на человека!
Хрущев возобновил нападки на умершего Сталина и предложил вынести тело Сталина из Мавзолея, где он покоился рядом с Лениным, и перезахоронить у Кремлевской стены, рядом с коммунистами более низкого ранга.
Однако наибольшее внимание делегатов привлекли две бомбы, связанные с Берлином. Одна – образная, другая – реальная.
Хрущев, к разочарованию восточногерманского лидера, сказал, что не будет настаивать на подписании мирного договора до конца года. Он объяснил свое решение тем, что недавние переговоры Громыко с Кеннеди показали, что западные державы «выражают готовность разрешить берлинский вопрос».
Предложив Кеннеди эту морковку, Хрущев стал размахивать ядерной палкой. Он отступил от заранее заготовленного текста речи, говоря об успехах военной науки и промышленности, особенно в области ракетостроения. Он, смеясь, сказал, что американские шпионские суда отслеживают и подтверждают точность советских ракет.
Затем, продолжая импровизировать, все еще шутливым тоном, Хрущев заявил: «Раз уж я оторвался от текста доклада, то хочу сказать, что очень успешно идут у нас испытания и нового ядерного оружия. Скоро мы завершим эти испытания. Очевидно, в конце октября. В заключение, вероятно, взорвем водородную бомбу мощностью в пятьдесят миллионов тонн тротила».