Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

Вполне вероятно, что СССР приведет к Берлинскому кризису в этом году. Любые действия опасны и неперспективны. Бездействие еще хуже. У нас нет выбора. Если спровоцируют кризис, самым безопасным, возможно, будет дерзкий, угрожающий курс.

Бывший государственный секретарь, член Исполнительного комитета Совета национальной безопасности Дин Ачесон, памятная записка по Берлину для президента Кеннеди, 3 апреля 1961 года

Новосибирск, Сибирь

Четверг, 9 марта 1961 года

Никита Хрущев выглядел безмерно усталым и был в плохом настроении.

У советского лидера, которого привыкли видеть порывистым и жизнерадостным, было пепельно-серое лицо, потухшие глаза, он тяжело передвигался. Его внешний вид произвел тягостное впечатление на американского посла Льюэллина (Томми) Томпсона и двух его спутников, молодого американского политического советника Бориса Клоссона и Анатолия Добрынина, советского посла в США.

Томпсону понадобилось десять дней уговоров и просьб, прежде чем ему удалось договориться о встрече с Хрущевым, чтобы передать советскому лидеру первое личное письмо президента, в котором было долгожданное приглашение на встречу. После этого ему пришлось пролететь 1800 миль, чтобы поймать Хрущева в Академгородке, научном центре, построенном по приказу Хрущева под Новосибирском.

Хрущев мечтал создать в Сибири лучший в мире центр научных исследований, но, как многие мечты, эта тоже не оправдала его надежд. На прошлой неделе он уволил генетика, теории которого не пришлись ему по вкусу, и приказал сократить план научных тем нового института с девяти до четырех. Недовольство ходом дел в Академгородке негативно сказалось на настроении советского лидера и поубавило у него уверенности.

Поездка по стране отнимала у Хрущева физические и моральные силы, поскольку с каждым днем он узнавал о новых серьезных экономических проблемах своей страны. Албания перенесла свою преданную любовь с Москвы на Китай, подорвав в некоторой степени доверие к Хрущеву как к лидеру мирового коммунизма. Союзник Москвы в Конго Патрис Лумумба был убит, и Хрущев обвинил в этом Генерального секретаря ООН Дага Хаммаршельда.

Что более важно, капиталистический мир оказался намного более гибким, чем предсказывали хрущевские пропагандисты. Деколонизация Африки не смогла пошатнуть положение Запада в развивающихся странах так сильно, как это предсказывали советские эксперты. При всех усилиях Советского Союза разделить альянс углублялась натовская интеграция, а западногерманский бундесвер столь быстро наращивал возможности, что изменил военный баланс в Европе. Президент Кеннеди, и в выступлениях, и в расходах на оборону, показывал себя большим антикоммунистом, чем Эйзенхауэр. И каждый месяц увеличивалось количество беженцев из Восточной Германии. Удача отвернулась от Хрущева, и октябрьский съезд партии должен был стать для него ареной борьбы за выживание.

Столкнувшись с множеством новых проблем, Хрущев согласился встретиться с Томпсоном только после того, как американский посол в неофициальной беседе сообщил корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Сеймуру Топпингу – и ряду дипломатов в Москве, – что советский лидер оказывает ему холодный прием в то время, когда Кеннеди пытается установить с ним отношения. 3 мая Топпинг поспешил сообщить, что Томпсону, как он ни старается, не удается передать Хрущеву важнейшее сообщение от Кеннеди. Топпинг написал, что Томпсон получил приказ «начать серию предварительных бесед перед основными переговорами по сути различий Восток – Запад».

Даже после этого Хрущев весьма неохотно согласился принять Томпсона. Советник Хрущева Олег Трояновский видел, как «быстро развеялись» за четыре месяца, прошедшие с выборов Кеннеди, большие надежды, которые его босс возлагал на новый старт в американо-советских отношениях. Трояновский, вездесущий советник Хрущева, учился в Sidwell Friends School в Вашингтоне, когда его отец в 1930-х годах был полномочным представителем СССР в США. Он с легкостью цитировал Маркса и бегло говорил на американском сленге.