Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

И без того дурное настроение Хрущева еще больше ухудшилось после того, как советский лидер прочел письмо Кеннеди, которое передал ему Томпсон. В письме не было ни слова о Берлине. Хрущев устало сказал, что Кеннеди должен понимать, что он будет продолжать настаивать на переговорах «по германскому вопросу». Он сказал, что детально объяснил свою позицию президенту Эйзенхауэру, и президент понял, что переговоров не избежать, но тут американские империалисты «сознательно разорвали отношения» с помощью инцидента с U-2.

Действуя в соответствии с указанием президента не упоминать о Берлине, Томпсон ответил, что президент «пересматривает нашу политику в Германии и хотел бы обсудить ее с Аденауэром и другими союзниками, прежде чем приходить к каким-то выводам».

Сытый по горло американской тактикой затягивания, Хрущев поднял на смех заявление, что самая сильная страна в мире должна советоваться по всем вопросам. «Западный Берлин – кость в горле советско-американских отношений», – заявил Хрущев Томпсону, и пришло время ее удалить. «Если Аденауэр хочет воевать, то Западный Берлин будет подходящим местом для начала конфликта».

Хотя Кеннеди не был готов вести переговоры по Берлину, советский лидер изложил Томпсону свои соображения относительно переговоров в расчете на то, что он передаст его слова президенту. Он сказал Томпсону, что готов оговорить в соглашении право жителей Западного Берлина выбрать политическую систему по своему желанию, даже капиталистическую. Однако, сказал он, американцы должны отказаться от обсуждения вопроса об объединении Германии, даже если на протяжении длительного времени этого хотели и США, и Советский Союз. Это необходимо, сказал он, если Советский Союз и США хотят подписать мирный договор с двумя республиками на основе фактически сложившихся границ.

Хрущев заверил Томпсона, что не будет отодвигать границы советской империи на запад и хочет, чтобы Вашингтон тоже воздержался от подобных намерений. Доверительным тоном, каким говорят только с близкими друзьями, Хрущев сообщил Томпсону, что он «искренне хочет» улучшить отношения с Кеннеди и избежать ядерной войны. Однако, сказал он, одному ему это не под силу.

В свою очередь, Томпсон сказал Хрущеву, что не предвидит «больших перемен» с американской стороны. Он предупредил Хрущева, что если тот будет действовать в одностороннем порядке, то это приведет только к росту напряженности. «Если что-либо способно заставить нас увеличить расходы на вооружение в той мере, как это было во время корейской войны, так это убежденность, что Советы хотят выдавить нас из Берлина», – сказал Томпсон.

«Чем же Берлин так привлекателен для Запада?» – спросил Хрущев.

Дело в том, ответил Томпсон, что Америка дала обещание жителям Берлина и должна сдержать его.

Но западные державы оказались в Берлине, пожав плечами, сказал Хрущев, только из-за капитуляции Германии во Второй мировой войне. Давайте вместе договоримся о статусе Берлина, предложил он. В Западном Берлине можно разместить символическую армию, в которую будут входить представители четырех держав. Но, сказал Хрущев, его единственное условие – никакие планы не должны касаться Восточного Берлина, в любом случае советская зона города должна оставаться столицей Восточной Германии.

Он сказал, что готов смириться с Западным Берлином как островком капитализма в Восточной Германии, поскольку в любом случае Советский Союз к 1965 году перегонит Западную Германию в производстве товаров на душу населения, а спустя пять лет перегонит и Соединенные Штаты. Этого ему показалось мало, и, дабы подчеркнуть незначительность Западного Берлина, он сказал, что ежегодно население Советского Союза увеличивается на 3,5 миллиона человек, в то время как население Западного Берлина составляет 2 миллиона – по его выражению, «дело одной ночи» для его сексуально активной страны.

Прикинувшись адвокатом дьявола, Томпсон сказал, что даже если Западный Берлин не имеет значения для Советского Союза, то Ульбрихта он очень даже интересует, и едва ли он согласится с предложением Хрущева.

Махнув рукой, словно отгоняя надоевшую муху, Хрущев заявил, что может заставить Ульбрихта согласиться на любое решение, которое примут они с Кеннеди.

Томпсон решил сменить тему и заговорил о либерализации американо-советской торговли. По этому вопросу у него была информация, которая, он надеялся, смягчит Хрущева. Он сказал, что США надеются снять все ограничения на импорт советских крабов в Соединенные Штаты.

Вместо того чтобы по достоинству оценить этот жест, Хрущев возмущенно заговорил о недавнем решении США отменить, в целях национальной безопасности, продажу Москве новейших шлифовальных станков. «СССР может управлять своими ракетами без американских станков», – буркнул Хрущев. Затем он выразил недовольство тем, что до сих пор не получено разрешение на продажу мочевины, азотного удобрения, все по той же причине – из-за ее потенциального применения в военных целях. Хрущев сказал, что технология производства мочевины не относится к разряду государственной тайны и он уже купил в Голландии три комплекта оборудования.

Однако для Хрущева ни одно удобрение не могло сравниться по важности с Берлином, и советский лидер вновь и вновь возвращался к берлинскому вопросу, и Томпсону пришлось вернуться к этому вопросу. Он заверил Хрущева, что президент понимает, насколько существующее положение не устраивает обе стороны, изучает проблему Германии в целом и Берлина в частности и обдумывает, что необходимо сделать для того, чтобы ослабить напряженность. Но, повторил Томпсон, сначала президент должен лично проконсультироваться с союзниками – и он намерен сделать это во время встречи в марте-апреле, до предполагаемой встречи с Хрущевым.

Кеннеди полностью не осознает, сказал Хрущев, что поставлено на карту. Если бы они с Кеннеди подписали договор, объяснил он Томпсону, то это привело бы к ослаблению напряженности во всем мире. А если они не смогут урегулировать свои разногласия по Берлину, то их войска продолжат находиться в положении «не мира, а перемирия». Хрущев отмел высказывание Кеннеди, что переговоры о сокращении вооружений могут создать атмосферу доверия, необходимую для решения более сложного берлинского вопроса. Ничего подобного, заявил он: только вывод американских и советских войск из Германии создаст нужную атмосферу для сокращения вооружения.

Хрущев очень долго добивался встречи с Кеннеди, но теперь уже он «занял выжидательную позицию», «не торопясь с ответом» на предложение президента о встрече и обмене мнениями. Он сказал, что «склонен принять» предложение Кеннеди встретиться в первую неделю мая, после визита в Вашингтон премьер-министра Великобритании Макмиллана и канцлера ФРГ Аденауэра и остановки, которую Кеннеди сделает в Париже, чтобы повидаться с президентом Франции Шарлем де Голлем. В качестве места встречи Кеннеди предложил Вену или Стокгольм. Хрущев ответил, что хотя предпочитает Вену, но согласен и на Швецию. Советский лидер напомнил Томпсону, что впервые видел сенатора Кеннеди в 1959 году, когда встречался с членами сенатской комиссии по иностранным делам. Не принимая, но и не отказываясь от приглашения, Хрущев сказал Томпсону, что «необходимо составить план встречи».

В конце обеда, которым завершились переговоры, Хрущев поднял стакан, наполненный любимой перцовкой, и произнес не слишком теплый тост в честь Кеннеди, который не шел ни в какое сравнение с его восторженным новогодним тостом. Он обошелся без обычных пожеланий здоровья – «Он такой молодой, что еще не нуждается в таких пожеланиях». Год назад Хрущев забрал назад свое приглашение Эйзенхауэру посетить Советский Союз и теперь сожалел, что еще не готов продемонстрировать традиционное русское гостеприимство Кеннеди и его семье. В тот же вечер самолет с Томпсоном на борту приземлился в заснеженном аэропорту Внуково, где его дожидалась машина. Шофер доставил Томпсона в посольство, откуда он отправил в Вашингтон телеграфом отчет о поездке в Сибирь. Томпсон находился в крайне возбужденном состоянии, хотя был на ногах восемнадцать часов.

Исходя из опыта Томпсон видел, что Хрущев еще никогда не был так сконцентрирован на Берлине. Советский лидер убедил Томпсона, что намерен действовать решительно. «Все мои коллеги-дипломаты полагают, что, если не начать переговоры, Хрущев подпишет сепаратный мирный договор с Восточной Германией, что вызовет кризис в вопросе о Берлине», – сообщил он в Вашингтон.

Спустя неделю Томпсон в очередной телеграмме убеждал своих боссов ускорить разработку плана на тот случай, если Советы предпримут самостоятельные действия в отношении Берлина. Отношения между Хрущевым и правительством США настолько плохие, объяснял посол, что у советского лидера, возможно, создалось впечатление, что он, скорее всего, получит, а не потеряет Берлин. Однако Томпсон добавил, что Хрущев пока еще надеется избежать вооруженной конфронтации с Западом и приказал восточным немцам ни в коем случае не вмешиваться, если войска союзников окажутся на подступах к городу.

Томпсон перечислил причины ухудшения американо-советских отношений, накопившиеся за первые недели правления Кеннеди. Кремль не увидел своего интереса в американском предложении о запрещении испытаний ядерного оружия; Кеннеди считают более воинственно настроенным, чем Эйзенхауэр, поскольку он увеличил расходы на вооружение; серьезное беспокойство вызывают приготовления США к партизанской войне в развивающихся странах; недовольство Москвы вызывают ограничения, введенные правительством Кеннеди, на продажу Советскому Союзу передовых технологий. Особое недовольство Кремля вызывала поддержка, общественная и президентская, радио «Свободная Европа» [24] , доказавшего, что является эффективным средством в борьбе с монополией коммунистических режимов на информацию.

В Африке и Южной Америке, предупреждал Томпсон, будет продолжаться и, возможно, возрастет конфронтация.

Высказывая свои соображения президенту Кеннеди относительно того, что может стать основной темой на предполагаемой встрече с Хрущевым, Томпсон подчеркнул, что Хрущев особенно заинтересован в обсуждении германского вопроса – «советский лидер возьмет курс на Берлин во время или сразу после встречи». Томпсон считал, что задача президента убедить Хрущева, что Соединенные Штаты не оставят в беде жителей Западного Берлина. С другой стороны, жесткая позиция однозначно приведет к конфронтации. Хрущев может поднять вопрос на октябрьском съезде партии, предсказывал Томпсон, и если он это сделает, то появится «реальная возможность мировой войны, и мы почти наверняка опять вернемся к усилению напряженности».

Томпсон еще раз высказал мнение, что следует реально смотреть на вещи: так ли уж рискуют Соединенные Штаты, вступая в переговоры с Хрущевым, тем более что у США нет других реальных альтернатив. При всех его недостатках, заметил Томпсон, Хрущев «по всей видимости, подходит нам лучше, чем кто-либо другой». Таким образом, США заинтересованы, чтобы Хрущев оставался у власти, хотя, был вынужден признаться Томпсон, ему слишком мало известно о внутренних делах Кремля, чтобы дать надежный совет, как Кеннеди может повлиять на внутрипартийную борьбу.

Томсон продемонстрировал удивительный дар предвидения, когда сказал: «Если мы думаем, что Советы отложат решение берлинской проблемы, то нам следует, по крайней мере, ожидать, что Восточный Берлин будет отгорожен стеной, дабы остановить поток беженцев, с которым восточные немцы не могут мириться».

Высказав эту мысль, Томпсон, вероятно, стал первым американским дипломатом, предсказавшим возведение Берлинской стены.

Далее Томпсон предложил способ ведения переговоров, который, по его мнению, должен, во-первых, устроить Советы, а во-вторых, позволить Вашингтону вернуть инициативу. Кеннеди должен предложить Хрущеву временное соглашение по Берлину, согласно которому у обеих Германий будет семь лет, чтобы договориться о долгосрочном решении вопроса. Советы должны гарантировать, что в течение этого времени союзники будут иметь доступ в Западный Берлин, а Соединенные Штаты, в свою очередь, должны гарантировать, что Западная Германия не будет пытаться вернуть восточные территории, утраченные после Второй мировой войны.

В этом случае, пояснил Томпсон, восточные немцы смогут остановить поток беженцев, что, по его мнению, будет как в интересах США, так и в интересах СССР, поскольку рост числа беженцев ведет к дестабилизации положения в регионе. Подробно излагая свой план, Томпсон предложил в качестве мер по укреплению доверия сократить тайную деятельность, руководство которой осуществляется из Берлина, и закрыть РИАС (RIAS, Rundfunk im amerikanischen Sektor), радиостанцию в американском секторе Западного Берлина, которая развернула пропагандистскую кампанию против «социалистических порядков» в ГДР. Даже если Хрущев отклонит это предложение, утверждал Томпсон, то сам факт предложения позволит Кеннеди добиться признания в глазах общественности, а тогда Хрущев едва ли захочет действовать в одностороннем порядке.

Однако Кеннеди не согласился с мнением своего посла о необходимости принимать срочные меры. Он и его брат Бобби заподозрили, что Томпсон пал жертвой болезни под названием «местный патриотизм» и с излишней готовностью занял советскую позицию по данному вопросу. Президент признавался друзьям, что до сих пор не «понял» Хрущева. В конце концов, Эйзенхауэр в 1958 году не обратил внимания на берлинский ультиматум советского лидера, и ничего страшного не произошло. Кеннеди не понимал, почему вдруг сейчас появилась такая срочность.

Лучшие умы в разведывательном сообществе США подкрепили его точку зрения. Специальная подкомиссия по берлинскому вопросу, разведывательная авторитетная группа, сделала вывод, что Хрущев «едва ли пойдет в данный момент на усиление напряженных отношений по Берлину». Москва усилит давление только в том случае, если Хрущев решит, что таким образом он сможет заставить Кеннеди начать переговоры на высшем уровне. Отсюда следует: если Кеннеди покажет, что советские угрозы не производят на него никакого впечатления, то Хрущев не станет обострять положение.

В результате Кеннеди пришел к выводу, что раз Хрущев ждет уже три года, то может подождать еще. На его мнение оказали влияние еще два фактора. Дин Ачесон представил президенту свой первый отчет по берлинской политике, и, в противовес более мягкому курсу Томпсона, в нем предлагалось проводить жесткую политику в отношении Москвы.

Кеннеди все больше отвлекался на вопросы, имевшие больше отношение к США. Все было готово для вторжения на Кубу эмигрантов, подготовленных и оснащенных ЦРУ.