По возвращении домой устроился на работу — снова на фанерный комбинат «Красный якорь», откуда был призван в армию. Вначале работал слесарем в механическом цехе, потом мотористом на катере. О войне, как и многие фронтовики, старался молчать. Но люди, видя на его груди боевые ордена, расспрашивали — за что? Медали «За отвагу» — за бои под Великими Луками и Идрицей, «Славу» — за уничтожение немецкого пулемёта вместе с расчётом, «Красное Знамя» — за Красное Знамя над Рейхстагом 30 апреля 1945 года… Не все верили ветерану. «А где же Звезда Героя? Ведь всем, кто первым поднял Красное Знамя над Рейхстагом, присвоили звание Героя Советского Союза…» Всем… кто первым поднял…
Земляк Булатова и фронтовик Виталий Петрович Луп-пов, долгие годы работавший вместе с Булатовым на фанерном комбинате, вспоминал: «Все вокруг считали Булатова кто чудаком, кто обманщиком, а кто обычным забулдыгой». Что ж, ничто человеческое не было чуждо бывшему разведчику, не раз глядевшему в глаза смерти. В том числе и на крыше здания Рейхстага 30 апреля 1945-го. Мог и выпить, и крепкое словцо запустить в адрес тех, кто сотворил с ним и его товарищами злую несправедливость.
«Помню, одно раннее утро, — вспоминал В. П. Луппов, — когда на рыбалке мы разговорились и я спросил:
— Григорий, ты ведь знаешь, что в городе у тебя прозвище «Гришка-Рейхстаг»? Скажи правду — оно не кажется тебе обидным?
Григорий в ответ неохотно бросил:
— Герои не умирают.
Странными показались мне тогда его слова. Непонятно было, то ли это горькая ирония над собой, то ли намёк на известные мне обстоятельства. Но шли годы, историки открывали всё больше правды о событиях весны 1945-го — и наконец мне стало ясно: в тот день на рыбалке Григорий говорил искренне, без шуток и намёков.
Пускай в 1945-м его не наградили Золотой звездой Героя, но кто может ставить под сомнение героизм Булатова, если в шаге от Победы боец не побоялся рискнуть жизнью ради того, чтобы установить штурмовое знамя на Рейхстаге и поднять таким образом боевой дух товарищей.
Рассуждать об этом легко в мирное время, но поверьте мне, фронтовику, — трудно шагнуть под пули навстречу смертельной опасности, когда ураганный огонь врага косит твоих однополчан, а до мирной жизни — считаные дни остались.
Потом Булатов рассказал мне и про такой эпизод:
— …Позднее Кантария отыскал меня, и мы поговорили. Он недоумевал: «Ведь ты, Гриша, первым водрузил знамя, а мне и Егорову присвоили Героя Советского Союза». Я спросил: «А как же мне?» — «Тебе присвоят позднее», — сказал Кантария».
Теперь, когда Министерство обороны Российской Федерации опубликовало многочисленные документы, касающиеся штурма Рейхстага, на родине Булатова знают правду о своём земляке.
«Григория давно нет среди нас, — вспоминает В. П. Луп-пов. — Сколько же изменилось со дня его уход! Был схоронен безвестным вдали от глаз людских, а сейчас его памятник виден издалека каждому, кто идёт на городской погост через центральные ворота.
Когда я в День Победы прихожу к могиле Булатова, здесь бывает людно, слышны разговоры людей, пришедших поклониться Знаменосцу. Но мне сквозь годы звучат в памяти его собственные слова, сказанные с такой убедительностью: «Герои не умирают».
Ему было уже за тридцать, когда женился на местной девушке Римме Тарнавских. В 1956 году родилась дочь Людмила. Но с годами наметился разлад с женой, и Римма Андреевна от него ушла, забрала дочь. К тому времени мать Анна Михайловна и сестра Наталья уехали на родину, на Урал. Григорий Петрович остался один. По праздникам его приглашала к себе семья Винокуровых. Зинаида Винокурова, племянница Риммы Андреевны и её муж Виктор как могли опекали «дядю Гришу». Зинаида вспоминает некоторые врезавшиеся в память эпизоды: «Рассказывая на людях о своём подвиге, дядя Гриша нередко слышал насмешки в ответ. Неудивительно, что впоследствии он замкнулся, в компаниях старался сдерживаться и лишний раз не упоминать о своей роли в штурме Рейхстага.
Выговориться он позволял себе только в узком кругу родни, где был уверен, что не поднимут на смех. В этот круг входили и мы с мужем Виктором Васильевичем. Вот почему, заглядывая к нам (иногда сразу после работы), дядя Гриша так часто возвращался мыслью в победную весну 1945-го.
С горечью пересказывал Григорий Петрович эпизоды, которые сегодня подтверждены многими документами, а тогда некоторым казались огульным хвастовством: как после взятия Рейхстага, над которым Булатов первым водрузил флаг, сам маршал Жуков жал ему руку и обещал: свой подвиг не будет забыт, солдат!»
Вскоре и сам маршал Жуков попал в опалу. И его долгие годы оттирали от Победы, не упоминали даже, когда писались, а затем издавались и распределялись по библиотекам и учебным заведениям исторические фолианты, по которым целые поколения изучали историю Великой Отечественной войны. «Вот, мол, тебе, строптивец с наполеоновскими замашками!..» Метили в неугодного маршала, а попали в родную историю…