Берлин-Александерплац

Перешли на шепот. Людерс придвинул стул к Францу. Оказывается, Франц зашел в один дом, позвонил — открыла какая-то дамочка. «Шнурки для ботинок не требуются? Первый сорт для вас, для супруга, для деток?» Она посмотрела на шнурки, потом на него, впустила его в коридор. Поговорили о том о сем. Она вдова, не старая еще. Он ее и спросил, не угостит ли она его кофейком — совсем, дескать, продрог, такая стужа на Дворе. Ну, попили с ней кофе, а потом — еще кой-что было…

Франц подул себе в кулак, фыркнул, поскреб щеку и подтолкнул Отто коленом:

— Я у нее даже все барахло оставил. Ну, а она что-нибудь заметила?

— Кто?

— Толстуха, кто же еще? Ведь при мне никакого товара не было.

— А хоть бы и заметила, продал все, и дело с концом. А где ж это было?

Франц свистит.

— Туда, — говорит, — я еще наведаюсь, дай только срок. На Эльзассерштрассе она живет, вдовушка эта…

Двадцать марок, брат, на земле не валяются!

* * *

Они просидели в пивной до трех часов. Ели, пили. Отто получил пятерку, но не повеселел.

Кто это крадется на следующее утро вдоль стен по Розенталерштрассе, прижимая к груди сверток со шнурками? Отто Людерс! Остановился на углу у магазина Файбиша, подождал, пока Франц свернет на Брунненштрассе. Потом перебежал через дорогу и пустился что есть мочи вниз по Эльзассерштрассе. Ага! Вот он, тот самый дом. А может быть, Франц уже наверху, у нее? Народу-то сколько, идут не торопятся! Подожду лучше немного в подъезде. Если Франц появится, скажу ему… да, что ж бы такое сказать? Сердце-то как бьется. Изо дня в день одни неприятности, врач вот смотрел — ничего не нашел, а ведь что-то есть… Недолго ведь и насмерть простудиться, ходишь в отрепьях, в драной шинели, с войны еще осталась. Ну, пора и наверх.

Он позвонил. Дверь приоткрылась.

— Не нужно ли, мадам, шнурков для ботинок? Да нет, я хотел только спросить… Скажите… Да вы послушайте…

Женщина хотела закрыть дверь, не тут-то было, Людерс уже просунул ногу в щель. Дело в том, что я пришел по просьбе приятеля, вы его знаете, он был здесь вчера, оставил у вас свой товар.

— О боже!

Она открыла дверь. Людерс вошел и быстро повернул ключ.

— Что вам нужно? О господи!

— Ничего, ничего, мадам. Чего вы так дрожите? Он и сам дрожит — не ожидал, что так легко получится, а теперь жми до конца, будь что будет; ничего, все образуется! Надо бы с ней поласковее, да нет голоса, горло словно судорогой перехватило, будто проволочная сетка протянута от скул ко лбу. Скулы немеют. Только, бы рот раскрыть, а то пропадешь.

— Он только просил товар забрать. Дамочка рванулась в комнату, за пакетом, Людерс за ней. Встал на пороге. Она смотрит на него, говорит запинаясь:

— Вот ваш пакет. Господи, господи…

— Благодарю вас, покорнейше благодарю. Но почему же вы так дрожите, мадам? Здесь так тепло. А может и меня кофейком напоите, а?

Только не теряться! Говорить без умолку и ни за что не уходить! Ни шагу назад!

Дамочка худенькая, субтильная, стоит перед ним, стиснув руки.

— Он вам еще что-нибудь говорил? Что он вам говорил?

— Кто? Мой приятель?

Говорить, говорить не переставая. Для храбрости! Вот и сетку проклятую словно снял кто со рта, щекочет теперь уж только самый кончик носа.

— Да больше он ничего не говорил. Чего ж ему еще говорить, про кофе, что ли? Товар я уже забрал. Чего же еще?

— Я пойду загляну на кухню.

Боится! На что он мне, ее кофе, я и сам себе кофе сварю, даже еще лучше, а в закусочной готовый подадут. Она просто улизнуть хочет. Погоди, так не отделаешься. Здорово получилось — сразу впустила! Все же Людерсу страшновато, он подходит к двери, прислушивается, не идет ли кто по лестнице, потом возвращается в комнату. Не выспался сегодня, ребенок всю ночь кашлял, что же, присяду, пожалуй. И он уселся на красный бархатный диван.

Стало быть, на этом диване Франц ее обработал. Так, так! А теперь она варит кофе мне; сниму-ка шляпу, пальцы-то совсем закоченели, как ледышки!

— Вот вам кофе. Пейте.

Ишь страх как ее разбирает. А дамочка ничего себе, хорошенькая, с такой бы неплохо! Что же, попробуем, глядишь, чего и получится.

— Что же вы сами не пьете? За компанию?

— Нет, нет, скоро жилец придет — он у меня эту комнату снимает.

Спровадить меня хочет. Шалишь! Был бы тут жилец — кровать бы стояла!

— Велика важность! Жилец раньше обеда не вернется, тоже ведь на работе. Да, больше мне мой приятель ничего не рассказывал, велел только забрать товар.

Сгорбившись, Людерс с наслаждением прихлебываете кофе.

— Хорошо — кофе горячий. А то на улице нынче холодище. Да, что ж ему было мне еще рассказывать? Это правда, что вы вдова?

— Да.

— Умер муж ваш? На войне убит?

— Вы извините, мне некогда. Мне обед надо готовить.

— Налейте мне еще чашечку. Куда торопитесь? Mолодость не вернется! А что, детки у вас есть?

— Уходите, прошу вас. Вещи вы уже получили, а у меня нет времени.

— Ну, ну, не сердитесь, еще того гляди полицию вызовете, из-за меня не стоит беспокоиться, я и так уйду, вот только кофе допью. И что это у вас спешка вдруг такая? На днях у вас хватило времени, сами знаете на что… Впрочем, не хотите, не надо, счастливо оставаться.