Берлин, Александрплац

И Ева не в силах сопротивляться. Соня целует ее в губы, в нос, уши, затылок; Ева не пошевельнется, но когда Соня прячет голову у нее на груди, она обеими руками отстраняет Сонину голову: «Соня, да ты, кажется, лесбиянка?» – «Вовсе нет, – лепечет та, высвобождая голову из рук Евы и прижимаясь лицом к ее щеке, – я просто тебя очень люблю, сама даже и не знала. А вот сейчас, когда ты сказала, что хочешь иметь от него ребенка». – «Ну и что же? Ты обозлилась, а?» – «Да нет же, Ева. Я и сама не знаю, – шепчет Соня, лицо ее пылает, она глядит на Еву снизу вверх. – Значит, тебе правда хотелось бы иметь от него ребеночка?» – «Да что с тобой?» – «Скажи: да, хотелось бы?» – «Ах, я же только так сказала». – «Нет, хочешь, хочешь, а теперь отпираешься, хочешь, хочешь». И Соня снова прячет голову у Евы на груди, прижимается к Еве и блаженно жужжит: «Ах, как это чудесно, что ты хочешь от него ребеночка, ах, как это чудесно, я так счастлива, ах, я так счастлива».

Тогда Ева ведет Соню в соседнюю комнату и укладывает ее на шезлонг: «Кажется, ты все-таки лесбиянка, моя милая». – «Нет, я не лесбиянка и еще никогда ни к одной женщине не прикасалась». – «Но меня-то тебе хочется ласкать?» – «Да, потому что я тебя так люблю и потому что ты хочешь иметь от него ребеночка. И ты должна иметь». – «Ты с ума спятила, детка». Но та в крайнем возбуждении удерживает руки Евы, собирающейся как раз встать: «Ах, не говори ж нет, ты же хочешь иметь от него ребенка, и ты должна обещать мне это. Обещай мне, что у тебя будет от него ребенок». Ева с трудом отрывается от Сони, которая лежит, обессиленная, с закрытыми глазами, и чмокает губами.

Затем Соня подымается и садится с Евой за стол, горничная подает им завтрак и вино. Соне она приносит кофе и папиросы, Соня все еще о чем-то блаженно мечтает. Она, как всегда, в белом простеньком платьице; Ева – в черном шелковом кимоно. «Ну, Соня, детка, можно говорить теперь с тобой серьезно?» – «Это со мной всегда можно». – «Скажи, как тебе нравится у меня?» – «Очень». – «То-то! А Франца ты ведь любишь?» – «Да». – «Я хочу сказать, что если ты любишь Франца, то приглядывай за ним немножко. Он болтается где не следует, и все с этим мальчишкой, с Вилли». – «Да, Вилли ему нравится». – «А тебе?» – «Мне? Мне он тоже нравится. Раз он нравится Францу, то он и мне нравится». – «Вот ты какая, детка, в том-то и дело, что у тебя нет глаз, ты еще слишком молода. Это не компания для Франца, я тебе говорю, и Герберт говорит то же самое. Вилли – негодный мальчишка. Он еще толкнет Франца на что-нибудь. Неужели Францу мало, что он потерял руку?»

Соня мгновенно бледнеет, папироса опускается в уголку рта. Соня вынимает ее, кладет в пепельницу и тихо спрашивает: «Что случилось? Ради бога!» – «Почем знать, что может случиться. Ведь я же не бегаю следом за Францем, и ты тоже нет. Знаю, что у тебя и времени не хватит. Но пусть-ка он тебе расскажет, куда он ходит. Что он тебе говорит?» – «Ах, все только про политику, я в ней ничего не смыслю». – «Вот видишь, он занимается политикой, со всякими там коммунистами, анархистами и прочими, у которых даже цельных штанов нет. И с такой публикой водит компанию наш Франц! И это тебе нравится, и ради этого ты работаешь?» – «Не могу же я Францу сказать: ходи туда или ходи туда! Не могу я этого, Ева, не имею права». – «Не будь ты такая маленькая и молоденькая, следовало бы закатить тебе хорошую плюху! Как это так вдруг ты ничего не можешь ему сказать? Что ж, ты хочешь, чтоб он еще раз попал под автомобиль?» – «Он не попадет под автомобиль, Ева. Я слежу за этим». Странно, у маленькой Сони глаза полны слез, она подпирает голову, Ева глядит на девчонку и никак не разберется в ней; неужели она так его любит? – «На, выпей красного вина, Соня, мой старик всегда пьет красное, ну, давай!»

Она почти насильно вливает Соне в рот полстакана вина, у той скатывается по щеке слезинка, и лицо остается печальным. «Ну-ка, еще глоток, Соня!» Ева отставляет стакан, гладит Соню по щеке и думает, что та вот-вот опять разгорится. Но та только тупо глядит прямо перед собой, встает, подходит к окну и смотрит на улицу. Ева становится рядом с Соней, эту девчонку ни одна собака не поймет. «Ты это не принимай так близко к сердцу, Соня, что я говорила тебе о Франце, я ведь совсем не то хотела сказать. Ты только не должна так много отпускать его с этим дурашливым Вилли, Франц такой добряк, и потом, знаешь, пусть бы он уж лучше занялся Пумсом и тем, кто ему отдавил руку, и постарался бы добиться чего-нибудь». – «Я присмотрю за ним», – шепчет маленькая Соня и, не подымая головы, обнимает Еву за талию. Так они стоят минут пять. Ева думает: Этой я уступаю Франца, но больше – никому, никому!