Берлин, Александрплац

Покойники лежат на кладбище на своих местах, сторож ходит с палкой, накалывает ею и подбирает бумажки.

Сейчас половина седьмого, еще довольно светло, на могиле, под сенью бука, сидит совсем молодая женщина в меховой шубке, без шляпы, опустила голову и молчит. Руки у нее в черных лайковых перчатках, она держит записку, маленький такой конвертик, Франц читает: «Не могу больше жить. Передайте последний привет моим родителям, моему милому ребенку. Жизнь для меня сплошная мука. Биригер виноват в моей смерти. Желаю ему много удовольствия. На меня он смотрел как на игрушку и так со мной и поступил. Гнусный негодяй и подлец. Только из-за него я приехала в Берлин, и только он довел меня до этого, из-за него погибаю»[692].

Франц возвращает ей конверт: «О горе, горе: Мици здесь?» Не надо горевать, не надо. Он плачет, твердит: «О горе, горе, где моя маленькая Мици?»

А вот могила, словно большой, мягкий диван, там лежит ученый профессор и улыбается Францу. «Чем вы так расстроены, сын мой?» – «Мне только хотелось бы взглянуть на Мици. Я пройду здесь сторонкой». – «Видите ли, я уже умер, не надо так близко принимать к сердцу жизнь, да и смерть тоже. Все можно себе облегчить. Когда я заболел и решил, что с меня довольно, то что я сделал? Неужели я стал бы дожидаться, пока у меня образовались бы пролежни? Чего ради? Я попросил поставить около меня пузырек с морфием, а затем сказал, чтоб играли на рояле, фокстроты, самые последние новинки. И попросил читать мне вслух Платона, Пир[693], это прекрасный диалог, тем временем я впрыскивал себе под одеялом шприц за шприцем, по счету, тройную, смертельную дозу. И все слышал веселые звуки, а мой чтец говорил о старике Сократе[694]. Да, бывают умные люди и менее умные люди».

«Читать вслух? Морфий? Но где же Мици?»

Ах, какой ужас, под деревом висит человек, а рядом стоит его жена и, когда Франц подходит ближе, кричит не своим голосом: «Идите, идите скорей, обрежьте веревку. Он не хочет оставаться в могиле, а все залезает на деревья и висит криво». – «Господи, да почему же?» – «Ах, мой Эрнст был так долго болен, и никто не мог ему помочь, а послать его куда-нибудь тоже не хотели – говорили, будто симулирует. Тогда он пошел в подвал и захватил с собой гвоздь и молоток. Я еще сама слышала, как он стучал в подвале молотком, подумала, что` это он там такое делает, может быть, сколачивает домик для кроликов, даже еще порадовалась, что он нашел себе занятие, а то все сидел так, без дела. А потом его до самого вечера все нет и нет, страшно мне стало, думаю, куда это он запропастился, на месте ли ключ от подвала, а ключа-то и нет. Тогда уже соседи пошли вниз посмотреть, а потом позвали полицию. Это он, значит, вбил в потолок здоровенный гвоздище, а сам был такой щупленький, видно, хотел действовать наверняка. Что вы тут ищете, молодой человек? Чего вы плачете? Вы хотите покончить с собой?»

«Нет, у меня убили невесту, но я не знаю, лежит ли она здесь».

«А вы поищите вон там, у ограды, новенькие-то все там».

Потом Франц лежит возле свежей могилы, он уже не может плакать, он грызет землю: Мици, что же это такое, за что с тобой так поступили, ты ведь ни в чем не виновата, Мицекен. Что я теперь буду делать, почему меня тоже не бросят в такую могилу, сколько мне еще мучиться?

Наконец он встает, идет пошатываясь, но затем берет себя в руки, уходит по дорожкам средь могил с кладбища.

У выхода Франц Биберкопф, господин с неподвижной рукой, садится в автомобиль, который доставляет его на Байришерплац. Еве много хлопот и возни с этим человеком. Заботы и хлопоты денно и нощно. Он не живет и не умирает. Герберт показывается редко.

Проходит еще несколько дней, когда Франц и Герберт гоняются за Рейнхольдом. Это главным образом Герберт, который вооружился до зубов, всюду шныряет и во что бы то ни стало хочет добраться до Рейнхольда. Франц сперва не хочет, но потом следует его примеру, ведь это его последнее лекарство на сем свете.

Крепость осаждена со всех сторон, делаются последние вылазки, но это только для виду