Берлин, Александрплац

«А мне еще так долго носить черную суконную шапку и коричневую куртку, и в то время как я буду сидеть здесь, где-то будешь ты, мой маленький Конрад?» Парнишку зовут Конрадом, или, по крайней мере, он так себя называет. Он из Мекленбурга[720] и проявляет все данные стать со временем настоящим бандитом. Из тех двоих, с которыми он работал по взломам в Померании, один сидит тут же с десятью годами. И вот, когда оба друга накануне освобождения Конрада, в какую-то злосчастную среду, в последний раз сошлись вдвоем в камере, Рейнхольд ну прямо разрывается от горя, что опять останется один и никого у него не будет – авось найдется другой, дай срок, Рейнхольд, и ты попадешь в колонию в Вердер[721] или еще куда, – и никак не может успокоиться, не укладывается у него в голове и не укладывается, почему ему так не повезло, все из-за этой суки, из-за дуры Мици, и из-за этой скотины, Франца Биберкопфа, и какое мне дело до таких остолопов, до таких ослов, я мог бы жить теперь на воле важным барином, а здесь сидят одни голоштанники, которые ни тпру ни ну. И тут Рейнхольду точно моча в голову ударила, ноет и скулит и умоляет Конрада взять его с собой, возьми да возьми. Тот утешает его как умеет, но нет, это немыслимо, здесь никому не рекомендуется бежать.

Они раздобыли у одного полировщика из столярной мастерской бутылочку политуры, Конрад дает ее Рейнхольду, тот пьет, Конрад тоже. Нет, бежать совершенно немыслимо, вот на днях двое бежали, вернее, пытались бежать, так один добрался уже до Нойндорферштрассе и только хотел сесть в повозку, как патруль его и замел, потому что уж больно он был окровавлен от этого проклятущего битого стекла, которым усыпан гребень ограды, пришлось положить его в лазарет, и еще неизвестно, заживут ли у него руки. А другой, тот был умнее, тот, как заметил стекло, сразу соскочил обратно во двор.

«Ничего у тебя не выйдет с побегом, Рейнхольд». И тут наш Рейнхольд совсем раскисает, распускается. Как, еще четыре года сидеть ему в этой дыре из-за какого-то баловства на Моцштрассе, из-за стервы Мици и обормота Франца? И он усердно прикладывается к политуре, ему становится легче на душе, вещи Конрада уже собраны, ножик положен сверху на узелки, вечерняя поверка уже была, дверь заперта на ключ, койки спущены. Оба друга шепчутся на койке Конрада. Рейнхольд – в самом минорном настроении: «Я, брат, тебе скажу, куда тебе пойти в Берлине. Как только ты выйдешь отсюда, отправляйся к моей невесте, черт ее знает, чья она теперь невеста, я тебе дам адрес, и сообщи мне, как и что, ты уж сам знаешь. А затем разузнай, чем кончилось то мое дело, понимаешь, потому что Длуга как будто что-то пронюхал. В Берлине был у меня один знакомый, этакий форменный дурачина, Биберкопф по фамилии, Франц Биберкопф…»

И Рейнхольд шепчет и шепчет и рассказывает и обнимает Конрада, который только знай настораживает уши и говорит на все да, да, и вскоре уже в курсе дела. Потом Конраду приходится раздеть Рейнхольда и уложить его на койку, так тот плачет от злости и отчаяния и досады на свою судьбу и на то, что он ничего не может поделать и сидит в западне. Тут уж не помогают слова Конрада, что четыре года, мол, пустяки, Рейнхольд и слушать не хочет, нет, он этого не вынесет, он не может так жить, словом, припадок самого настоящего тюремного помешательства.

Это было в среду вечером. В пятницу Конрад у невесты Рейнхольда в Берлине, его радушно принимают, заставляют целый день рассказывать о тюремном житье-бытье и под конец снабжают деньгами. Это было в пятницу, а во вторник для Рейнхольда уже все пропало! Случилось так, что Конрад встретил на Зеештрассе одного товарища, с которым был в приюте для трудновоспитуемых. Товарищ этот в данное время безработный. И вот Конрад начинает перед ним хвастаться, как ему, Конраду, хорошо живется, платит за него в пивной, а потом они отправляются с девчонками в кино. Конрад рассказывает невероятные истории про Бранденбург. Развязавшись с девчонками, они еще полночи просиживают на квартире у того товарища, это было в ночь с понедельника на вторник, и Конрад выбалтывает, кто такой Рейнхольд, Морошкевичем он только назвался, это замечательный парень, такого на воле не так скоро найдешь, его даже полиция разыскивает по серьезному делу, почем знать, может быть, за его голову большая награда назначена. И только он это сказал, как уж понял, что сморозил большую глупость, но товарищ клянется и божится, что никому – ни-ни, ни слова, как можно, за кого ты меня принимаешь, и получает еще по этому случаю от Конрада 10 марок.

Затем наступает вторник, и вот этот товарищ стоит в вестибюле сыскного и изучает объявления, верно ли, что такого разыскивают, верно ли, что этот, как его, да, Рейнхольд в числе разыскиваемых, и верно ли, что за него назначена награда, или Конрад только пушку заливал.