Берлин, Александрплац

Мы подошли к концу нашего повествования. Оно несколько затянулось, но оно должно было растягиваться и растягиваться, пока не достигло той высшей точки, того поворотного пункта, откуда только и пролился свет на все в целом.

Мы шли темной аллеей, в начале ее не горело ни одного фонаря, было только известно, что надо держаться такого-то и такого направления, дальше будет постепенно все светлее и светлее, вон там висит фонарь, и наконец под ним можно прочесть название улицы. Здесь процесс постепенного высветления протекал по-особому. Франц Биберкопф не шел по улице, как мы. Он бежал со всех ног по этой темной улице, он натыкался на деревья, и чем сильнее был его разбег, тем чаще натыкался он на деревья. Было и без того темно, а он, натыкаясь на деревья, еще в испуге жмурил глаза. И чем больше он натыкался, с тем большим ужасом жмурил глаза. С разбитой головой, едва не лишившись рассудка, он наконец все же добежал. Свалившись, он еще раз открыл глаза. И увидел, что фонарь ярко горит над самой его головой и можно прочесть на дощечке название.

В конце концов он служит привратником на небольшом заводе. Он не стоит больше одиноко на Александрплац. Есть люди по правую его сторону и по левую, и перед ним идут люди, и за ним тоже.

Много бед происходит оттого, что идешь один. Совсем иное дело, когда идешь гурьбой, надо привыкать слышать других, ибо то, что говорят другие, касается и тебя. Тут-то ты и замечаешь, кто ты такой и какие цели можешь себе поставить. Всюду вокруг идет бой, который непосредственно касается и тебя, приходится быть начеку: не успеешь оглянуться, как ты втянут.

Биберкопф служит привратником на заводе. Что же такое судьба? Когда я один, она сильнее меня. Если нас двое, то ей уже труднее быть сильнее меня. Когда нас десять – еще труднее. А когда нас тысяча или миллион – то совсем трудно.

Но оно и приятнее и лучше быть с другими. Так я и чувствую и знаю все вдвое лучше. Корабль не может стоять на месте без большого якоря, а человек не может существовать без большого количества других людей. Я буду теперь лучше разбираться в том, что правильно и что неправильно. Я уже раз попался, что поверил слову, и дорого заплатил за свою доверчивость, в другой раз такая штука с Биберкопфом не случится. Слова надвигаются на человека со всех сторон, так что только ходи да поглядывай, чтоб тебя не раздавило. Переходи улицу не зевая, берегись автобуса и трамвая. Не так-то легко я теперь чему-либо поверю. Отчизна, сохрани покой, не влипну я, я не такой.

Под его окном часто проходят люди со знаменами, музыкой и песнями, Биберкопф хладнокровно взирает на них и преспокойно остается дома. Марш, марш, шагай не рассуждай. Если идти с ними, то придется расплачиваться своими боками за то, что выдумали другие. Поэтому надо сперва все обмозговать, и если дело в порядке и подходящее, то мы соответственно с этим и будем действовать. У человека есть смекалка, а за осла решает палка.

Биберкопф добросовестно исполняет обязанности привратника, принимает номерки, контролирует подводы, наблюдает, кто входит, кто выходит.

Надо быть начеку, постоянно быть начеку, в мире что-то как будто готовится. Мир сделан не из сахара. Если будут бросать газовые бомбы[777], придется погибнуть от удушья, почему их будут бросать – неизвестно, но не в этом дело, времени подумать ведь было достаточно.

Когда начинается война и человека призывают, а он и не знает, за что война, тем более что война и без него война, он все-таки виноват, да и поделом ему. Надо быть начеку, и не надо быть одному. Если идет град или дождь, то против этого ничего не поделаешь, но против многого другого можно защищаться. Тут уж не будешь кричать, как прежде: судьба, судьба! Перед этим не преклоняться надо, как перед судьбой, а надо вглядеться, ухватить и уничтожить это.

Надо быть начеку, не смыкая глаз, надо быть всегда готовым, все эти тысячи составляют одно целое, и кто упустит момент, будет поднят на смех или – на штыки.

Дробью рассыпается за Биберкопфом барабан. Вперед, вперед, бодрым шагом в поход, с нами сто музыкантов идет. И в зарю, и в закат видим ранней смерти взгляд.

Биберкопф – незаметный труженик. А мы что знаем, то знаем. Досталось нам это знание дорогой ценой.

Вперед, к свободе, к свободе, весь мир насилья мы разроем, вставай, заря освобожденья.

В ногу, левой, правой, левой, правой, вперед, вперед, бодрым шагом в поход, с нами сто музыкантов идет, в трубы трубят, в барабаны бьют, тарарам, тарарам, тарарим, иному удача, и плохо другим, один остается, но трупы за ним, один бежит дальше, другой недвижим, тарарам, тарарим.

КОНЕЦ

Примечания