Берлин и его окрестности (сборник)

Его желание как-то выразить свое нетерпение, досаду и даже гнев ощущалось почти физически. Но поскольку выражать все это носильщику не положено, он изо всех сил источал молчание, которое было красноречивее иных проклятий. Тут во мне стала закипать злость на мою попутчицу. Недавний безмятежный покой, приятно оттененный увлекательным газетным чтивом, сменился лихорадочными раздумьями о том, как бы побыстрее и не теряя лица найти выход из создавшегося неловкого положения. Другие мужчины в подобных случаях исхитряются блеснуть остроумием, которое дарит им и благосклонность дам, и симпатии носильщиков. Я же своим промедлением уже рисковал снискать презрение одной и насмешку другого. Поэтому я без обиняков спросил:

– Сколько вам причитается? – и, получив ответ, расплатился, присовокупив чаевые, за которые носильщик посчитал нужным отблагодарить меня куда громче, чем мне бы хотелось.

Дама все еще искала мелочь. наконец нашла крупную купюру и, не поднимая глаз, спросила, не смогу ли я разменять.

– Нет! – отрезал я, и дама продолжила поиски. Очевидно, она была сильно смущена; про себя я решил, что буду ей сочувствовать, но у меня ничего не получалось, ибо весь запас сочувствия мне пока что пришлось употребить на самого себя. Может, надо было сказать: «Я в восторге от того, что у меня теперь такая очаровательная должница»? Каков комплимент! Но не будет ли сочтена назойливостью моя попытка столь банальной шуткой, смахивающей к тому же на дешевый способ завязать знакомство, отвлечь даму от ее поисков? Смотреть, как дама роется в сумочке, было никак невозможно, в ее судорожном шебаршении ощущалось столько таинственной, даже интимной сокровенности, что даже мимолетный взгляд в ее сторону, на содержимое сумочки и тем паче в ее нутро был бы чудовищной бестактностью. Но и вернуть себе душевное спокойствие, чтобы снова углубиться в чтение, я тоже был не в состоянии. Так что пришлось глазеть в окно, изучая пролетающие мимо рекламные щиты, домики железнодорожных смотрителей, платформы, телеграфные столбы, хотя вообще-то подобные «картины природы» меня интересуют мало. Четверть часа спустя дама отыскала наконец мелочь, протянула мне, сказав «спасибо», после чего, как и я, принялась смотреть в окно. Я снова схватился за газету. Но тут прекрасная незнакомка встала и потянулась было за чемоданом на полке, а не достав, с немой мольбой закатила глаза. Я был вынужден подняться, стянуть тяжеленный чемодан с полки, вдобавок делая вид, что мускулы у меня стальные, а ее здоровенный кофр легче пушинки. Хотя кровь ударила мне в голову, но худо-бедно, пряча побагровевшее лицо и тайком отирая пот, я все это проделал и с элегантным поклоном даже пропыхтел: «Прошу!» Дама раскрыла чемодан, позволив тому испустить из своих недр ароматы духов, мыла и пудры, извлекла три книги и, судя по всему, никак не могла найти четвертую. Я же сидел ни жив ни мертв, делая вид, будто читаю газету, а на самом деле с ужасом думая, как мне закинуть этот неподъемный чемодан обратно на полку. Ибо никаких сомнений в том, что именно я обречен водворять его на место, у меня не оставалось. Именно мне предстояло с элегантной непринужденностью, не багровея лицом, вскинуть над головой предмет, вес которого, вне всяких сомнений, превосходил мой собственный. Я тайком напрягал мускулы, собираясь с силами и тщетно пытаясь умерить сердцебиение. Дама тем временем нашла наконец четвертую книгу, закрыла чемодан и попыталась его поднять.

Эта ее попытка меня возмутила. Зачем она прикидывается, будто не рассчитывает на мою помощь? Почему бы ей просто, без затей, не попросить меня об одолжении, к которому меня так и так обязывают общественные условности, приобретшие едва ли не силу закона? Зачем она вообще путешествует с таким тяжеленным чемоданом? И уж если без него никак нельзя, почему сразу не положить эти злосчастные книги в сумку? Зачем ей вообще читать, когда и так ясно, что ей куда приятнее немедленно затеять со мной разговор, вместо того чтобы вначале, приличия ради, целый час уделить чтению? Почему она столь прекрасна, что кажется вдесятеро беспомощнее, чем это есть на самом деле? Почему вообще в одном купе со мной оказалась именно дама, а не какой-нибудь приятный господин, боксер, спортсмен, который сам, играючи, забрасывал бы свой чемодан на багажную полку? Но все мое негодование нисколько мне не помогло, мне пришлось встать, сказать: «Позвольте» – и с нечеловеческим усилием поднять чемодан. Я стоял на сиденье, чемодан раскачивался над моей головой, норовя в любую секунду вырваться из рук и пришибить свою обладательницу насмерть. Возможно, у меня потом были бы даже неприятности, но угрызений совести – никаких. Наконец чемодан нехотя водрузился на полку, а я в полном изнеможении рухнул на свое место.