Берлин и его окрестности

Неизвестный фотограф. Прохожие читают листовки на Потсдамской площади. 1920 г. (В год Капповского путча политический климат Веймарской республики радикализировался, партии использовали все виды агитации, как легальной, так и незаконной, с невиданным до этого размахом.)

Всякий раз, проходя мимо витрин фотоателье и созерцая образы живых людей, счастливых новобрачных, робких и торжественных подростков-конфирмантов, все эти улыбающиеся лица, белые фаты, гирлянды искусственных бумажных цветов, ордена на портрете какого-нибудь его превосходительства, один вид которых порождает в воображении звон литавр, – всякий раз я вспоминаю совсем другие, полицейские витрины с фотографиями мертвецов.

Вилли Ремер. Уличная лавка по продаже сосисок. 1919 г.

Их, эти витрины, надо бы размещать не в мрачных коридорах полицейских участков, а где-то в центре города, на самых видных местах, ибо именно в них и воплощена вся суть и вся правда жизни. Витрины с портретами живых, ликующих, празднующих людей создают о бытии искаженное представление. Ибо в нашем мире отмечаются не одни только свадебные торжества и конфирмации, а вокруг нас не одни только красавицы с оголенными плечами – здесь творятся и убийства, и разбойные нападения, да и утопленников из воды извлекают чуть ли не каждый божий день.

Поучительные эти фотографии надо бы показывать в еженедельных кинообозрениях – а не одни только бесконечные парады, эти религиозные процессии оголтелого патриотизма, а еще курорты с фонтанами, тентами, тошнотворными целебными источниками и террасами в духе сказочных оперных декораций. Жизнь отнюдь не столь прекрасна, как она может показаться после просмотра очередного кинообозрения.

Коридорами полицейских президиумов ежедневно, ежечасно проходят сотни людей – и ни один не остановится посмотреть на мертвецов в витринах. Посетители направляются в иммиграционную службу зарегистрироваться, в паспортный стол, чтобы получить визу, в бюро находок справиться о забытом зонтике, в криминальный отдел, чтобы заявить о краже. Короче, в полицейский президиум приходят люди, озабоченные исключительно делами житейскими, и, если не считать меня, среди них больше нет философов. Кто еще подумает о мертвых?

Вид этих мертвецов омерзителен, и они вывешены в этой витрине наглядным укором всем нам, живущим. Они засняты такими, какими были обнаружены, и в чертах их запечатлен бесконечный ужас, ужас смерти. С раззявленными ртами, с застрявшим в глотке последним воплем, который, едва взглянув на них, ты, содрогаясь всеми поджилками, слышишь снова. Глаза приоткрыты в судорогах предсмертной схватки и незрячими белками мерцают из-под приспущенных век. Они тут всякие – бородатые и безбородые, мужчины и женщины, совсем юноши и древние старики. Их обнаружили в разных местах: кого на улице, кого в парке Тиргартен, кого в каналах Шпрее. Зачастую даже место обнаружения неизвестно или известно неточно. Раздутые, все в тине, утопленники смахивают на неудачно забальзамированных египетских фараонов. Потрескавшаяся корка ила и грязи на их лицах напоминает плохо сохранившуюся гипсовую маску. Груди женщин отвратительно взбухли, черты искажены, ссохшиеся волосы пучком слипшейся дряни торчат над оплывшими лицами.

Будь у этих мертвецов имена, в них, возможно, не было бы столько укоризны. Судя по одежке и лицам, все они при жизни отнюдь не относились к людям состоятельным. Они из тех слоев, которые принято называть низшими, потому что туда, вниз, их забросила жизнь. Это поденщики, служанки, короче, люди, которым приходилось зарабатывать на жизнь только тяжкой работой или преступным ремеслом. Редко, очень редко голова такого вот безымянного мертвеца выглядывает из стоячего воротничка, этого стандартного опознавательного атрибута европейского буржуа. Гораздо чаще, почти всегда – из расстегнутого ворота темной, немаркой рубахи.

Да и места, где их настигла смерть, зачастую более чем красноречиво говорят об их жизни. Один был найден 2 декабря 1921 года в общественном туалете Потсдамского вокзала. Женщина неопределенного возраста 25 июня 1920 года была извлечена из вод Шпрее на набережной в районе Рейхстага. А вот этот бородатый, без зубов, умер 25 января 1918 года на Александерплац. Другой, совсем еще молоденький, с вдохновенными чертами, умер 8 мая 122 года на скамейке сквера на Арминиусплац. Благостным выражением лица он, очевидно, обязан дивной майской ночи: вероятно, когда он умирал, над головой его заливался соловей, и благоухала сирень, и ярко мерцали звезды.