Берлинская флейта [Рассказы; повести]

Сейчас сала куплю — и домой.

На свете счастья нет, а есть покой и сало.

А слово? Да, и слово, но после сала.

Мы не пошли смотреть

Сегодня состоялась очередная пресс-конференция. Проводил ее Н. В кратком вступительном слове он призвал нас к объективности и взвешенности. Обстановка, сказал он, сложная, но контролируемая. Продовольствие есть. К паводку подготовились. Вопрос с горюче-смазочными материалами решается. Проведен субботник по очистке города от грязи. Наши артисты, художники, певцы и танцоры продолжают радовать своими успехами. Полку писателей прибывает. Футболисты несколько отстают, но и это дело можно поправить. К нам приезжают делегации из других стран. Они считают, что с нами можно иметь дело. Одна из наших средних школ удостоена гранта международного фонда Д. Сороса. К нам приезжал Кшиштоф Занусси. Это знаменитый польский режиссер. Его знает вся Европа. Все это о чем-то говорит. Все не так уж и плохо, если подходить объективно и взвешенно, а не заниматься выискиванием лишь негативного.

На вопрос, куда исчезли деньги, он ответил, что всю прошедшую ночь он провел без сна. «Все уже спали, а я не спал, я думал. Где выход? Как вытащить этот огромный и противоречивый груз? Как преодолеть сопротивление противников и сомнение сомневающихся? Я ходил из угла в угол и думал, думал, думал. Иногда мне казалось, что это конец. Мне казалось, что я похож на тренера без футболистов, на продавца без товара, на проститутку без клиентуры, на Горбачева в Форосе, на Хасбулатова в Лефортове, на Кшиштофа Занусси, которого мировое сообщество вдруг объявило самым бездарным режиссером года.

Стеклянный шар вращался, сверкал и резал глаза. По взмаху клетчатого флага моторы взревели, и зачехленные, пронумерованные, шлемоголовые гладиаторы, вставая на дыбы, скользя, заваливаясь и падая, бросились с места в карьер, и все вокруг окуталось выхлопными газами, и дым понесло в сторону реки, скал и дома, затерянного среди садов пригородного совхоза, где в одиночестве и запустении доживал свой век мой отец, — и уже не было слышно звуков гобоя из известкового барака, где среди воров и пьяниц упорно продолжал готовиться к поступлению в консерваторию мой одноклассник, а грязью из-под колес был забрызган новый плащ некрасивой дочери директора интерната, и она бросилась бежать в сторону скал…

Я бредил. И вот наступило утро. И вот я перед вами. Я все сказал, а что касается денег, то я считаю этот вопрос некорректным и не собираюсь на него отвечать. Да и кто его задавал? На себя посмотри, падаль вонючая! А вы что молчите?»

Мы молчали.

Он вскочил с ящика и убежал за магазин.

Мы не пошли смотреть на труп, когда за магазином прозвучал выстрел, потому что его там не было.

Да тут и Ашот появился и набросился на нас, и мы стали подтягивать к прилавкам ящики, устанавливать весы, разворачивать торговлю.

Стекло

Утро. Оно солнечное. Слышны голоса людей и птиц. Болит голова.

Вчера я был в гостях.

Он ушел в туалет, а я остался один.

Комната прямоугольная, светлая, чистая, пол паркетный.

Его квартира оборудована сигнализацией и внутренней связью. Можно из этой комнаты сказать что-нибудь тому, кто в другой комнате. Есть связь и с туалетом. Он мне что-то сказал по связи из туалета, и я ему что-то ответил.

У него очень много книг. Он давно этим делом занимается.

У него есть фотография, где он еще ребенок, а уже с книгой в руках.

Мир без книги, говорит он, — это лишь скопище варваров.

Ему еще в раннем детстве было видение: ночное небо, а на нем — книга вся в золоте сверкает, а под книгой золотыми буквами — «читать».

Он и меня к этому делу приобщал и продолжает приобщать.

Сначала, когда он ушел в туалет, я стоял у книжных полок, что на всю стену от пола до потолка, и смотрел на книги, а потом, ощутив подавленность от такого их множества и разнообразия, подошел к окну и стал смотреть на другие дома и окружную дорогу, за которой лежали серые заснеженные поля, но и там, у окна, книги как бы продолжали давить в спину, и я снова оказался у книжных полок, и моя рука потянулась снять книгу, а там стекло.

Не могу точно сказать, какую именно книгу я хотел снять с полки, да это, наверное, и не столь существенно.

Учитель обществоведения в школе учил нас отличать существенное от несущественного.

Если у вас нет ноги, говорил он, то это несущественно, когда вы читаете книгу, но если вы без ноги пожелаете участвовать в забеге на восемьсот метров, а ваши соперники будут с двумя ногами, тогда это уже существенно.

Итак, моя рука наткнулась на стекло, что двигается туда-сюда в пластиковых пазах; и стекло вдруг вылетело из пазов, упало на пол и разбилось.

И тут он вбегает в комнату, и на лице его такой гнев, что мне показалось — он меня сейчас ударит.

Но нет, он не ударил, а лишь толкнул меня в грудь, и я упал и ударился головой о батарею.

Очнулся на диване. Он стоял передо мной на коленях. Я был весь мокрый. Наверное, он лил на меня воду.