Берлинская рулетка

Немец семенил прочь, через шаг озирался, облизывал губы. Идти со связанными за спиной руками было неудобно, но он старался и пропал за деревьями.

– Командир, ты не прав, – пробормотал Нагорный. – Зачем ты его отпустил? Это сволочь! Он убивал наших людей.

– Никого он не убивал, – возразил Градов. – Это делали другие сволочи, а он находился на заднем сиденье замыкающего автомобиля. Не знаю, капитан. Надоело воевать, стрелять в безоружных. Он вреда уже не принесет, свои же прибьют, если попадется. Или покончит с собой от безысходности. Тащить его на базу – не вариант. Самим бы доехать. Он сказал все, что знал. Что еще? Не смотри так на меня. Если хочешь, догони и пристрели его. Может, успокоится твоя душа. Хотя это вряд ли. Признайся, что сам не хочешь в него стрелять.

– Ладно, командир, давай покурим и подумаем. – Нагорный пристроился рядом с Владом на поваленном дереве, сунул в рот папиросу, стал чиркать отсыревшими спичками. – Нам ведь есть о чем поразмыслить.

Влад тоже искал курево, обхлопал одежду, с удивлением извлек из кармана сверток с чем-то мягким. Сегодня действительно был день вселенского склероза.

– Это еда, – напомнил командиру Нагорный. – В заведении для тебя купили, когда за Уилсоном следили. Ты же голодный вокруг кабака ходил, вот Егорка и предложил что-нибудь взять для тебя. Навынос только это вот там и было. Американская еда. Сейчас вспомню. Гамбургер, точно. Только непонятно, при чем тут Гамбург.

Влад развернул сверток, с опаской уставился на смятое кулинарное изделие и сказал:

– Это просто булка и котлета.

– Ну да, а у янки – гамбургер. Жуй, командир. Не бог весть какой разносол, но отравиться ты не должен.

Котлету с булкой они разделили по-братски, измазали пальцы в липком соусе. За неимением нормальной еды сошло и это. Офицеры сосредоточенно жевали, меланхолично созерцали светлеющее пространство.

Глубокий обморок растянулся на два часа. Сознание забрезжило, голова взорвалась адской болью. Уилсон застонал, перекатился на спину. В помещение конторы уже проникал тусклый свет.

Он кое-как поднялся на корточки, сжал раскалывающуюся голову. Пока добрел до порога, его несколько раз вырвало. Состояние было мерзейшим. Туловище плохо слушалось, голова болела как последняя сволочь. Память отгородилась от сознания мутным экраном.

Он упал, покатился с крыльца, взвыл от боли в отбитом плече, несколько минут сидел на крыльце, сжимал голову, не давал ей распухнуть. Память вернулась, но лучше бы этого не делала. Он выл, как волк на луну, мечтал о пистолете, из которого можно застрелиться, потом брел, как слепой, держась за стены. Движения его стали увереннее, он приходил в чувство, но желание покончить с собой сделалось только сильнее. Уилсон покинул территорию завода, брел к лесу по проселочной дороге.

Сзади послышалось глухое урчание двигателя. Приближалась легковая машина. Уилсон не стал оборачиваться, только посторонился, освобождая проезд. В голове у него царила полная муть.

Машина остановилась. Это был невзрачный серый «Фольксваген» тридцать девятого года. Уилсон помедлил и тоже замер. Открылась правая дверца. Рядом с водителем сидел кто-то во всем темном, в кепке, надвинутой на глаза. Уилсон не различал его лица, картинка в глазах расплывалась.

Он стоял, опустив плечи, заметил, как пассажир поднимает руку, в которой что-то было. Пистолета Уилсон не видел, но догадался, что это он. Что еще там могло быть? А вот дырочку ствола, направленного ему в лоб, он почему-то разглядел отчетливо. Она была такая резкая, недвусмысленная.

Он стоял не шевелясь, сутулился, равнодушно смотрел в эту дырочку. Британскому агенту было все равно, что сейчас произойдет. Минутой ранее он хотел покончить с собой, но можно и так.

Это продолжалось несколько секунд. Палец подрагивал на спусковом крючке. Возможно, человек расстроился, представлял реакцию жертвы несколько иначе. Субъект, сидящий за рулем, что-то тихо бросил напарнику. Пассажир передумал стрелять, опустил пистолет, сплюнул.

Дверца захлопнулась. Водитель отжал сцепление, и машина покатила дальше. Она свернула за перелесок, и вскоре от нее осталось только облако пыли.

Уилсон не скоро вышел из оцепенения.

Майор Гаусс из отдела по работе с военнопленными курил в коридоре у открытого окна. Он неважно себя чувствовал, видно, почки снова барахлили. Лицо сделалось каким-то землистым, одутловатым, под глазами залегли круги.

Майор мрачно смотрел в окно. Он вздрогнул, обнаружив рядом Градова. Пепел упал с его папиросы.

– Владислав Сергеевич, вы как тать какой-то подкрадываетесь.

– Отнюдь, Яков Семенович, нормально подошел. Это вы сегодня пребываете в своих заоблачных эмпиреях. – Градов был подтянут, спокоен, в глазах его постреливал какой-то подозрительный блеск.

В шаге позади него стоял капитан Нагорный, такой же собранный, деловитый.

Гаусс смерил коллег опасливым взглядом и спросил:

– Все в порядке, товарищи офицеры? Странные вы какие-то.

– С нами полный порядок, Яков Семенович, а вот вы сегодня явно не в форме. Случилось что? Вид у вас болезненный.