Берлинская жара

— Что ж, — улыбнулся Шелленберг, шлепнув себя по колену, — полагаю, многоуважаемые Краббе и Шпаан могут быть свободны. Помните, господа, главное сегодня — это создание готовых урановых боезапасов, а не чистая наука, как бы нам этого ни хотелось, и основным назначением котла пока, увы, является не извлечение энергии, а добыча плутония в объемах, необходимых для производства нового оружия. Надо спешить, друзья мои, надо спешить. Внизу вас ждут стенографисты, они помогут вам составить докладную записку. А мы со штурмбаннфюрером еще немного пошепчемся Оставшись наедине с Майером, Шелленберг достал из внутреннего кармана золотой портсигар, вынул из него сигарету и закурил.

— Вы не курите, Норберт, — сказал он, — я знаю. А я вот, сами видите.

— Не курю, — согласился Майер. — Но от коньяка бы не отказался.

Шелленберг махнул рукой оберштурмфюреру, чтобы тот принес коньяк.

— Предпочитаете наш?

— Нет. Лучше французский.

Не успев скинуть с губ ироничную усмешку, Шелленберг спросил:

— Так что там с «Норск-гидро»?

Майер принял бокал, отпил и доложил:

— Размещены крупные заказы на производство тяжелой воды, где-то по одному в три недели. Нам удалось организовать утечку через канал в Стокгольме, и англичане проявили интерес. Во всяком случае, запросили подробности, как в феврале, накануне диверсии. Сейчас идет ремонт разрушенных цехов. Много суеты, много грохота, чтобы норвежские крысы могли разглядеть все в деталях и передать своим английским хозяевам.

— Считаете, клюнут?

— Пока верят в тяжелую воду, клюнут обязательно. К тому же мы усилили ПВО 88-миллиметровыми зенитками и «Эрликонами». А это не шутки. По логике, если мы укрепляем оборону — значит объект имеет для нас большую ценность.

А что производит объект? Тяжелую воду. А зачем она? Я бы на их месте клюнул.

— Если англичане совершат новый налет на норвежский завод, обещаю вам повышение и отпуск в Альпах. (Майер недоверчиво ухмыльнулся.) Сейчас важно выиграть время. Пусть считают, что без тяжелой воды нам бомбу не вытянуть.

— Они там и так перегрызлись в Лос-Аламосе. Высокая концентрация научных светил на одном пятачке до добра не доведет. Каждый тянет одеяло на себя, спорят, ругаются. Однако дело хоть со скрипом, но все-таки продвигается.

— Я знаю. — Шелленберг подумал и повторил: — Знаю… Но так не всегда будет, понимаете? — В его руке появился брелок для ключей в виде веселого солнца, которое легким движением заменялось грустным месяцем. Некоторое время он механически вертел его в руке, потом задумчиво произнес: — А бомба-то будет. — Он опять помолчал и вздохнул: — Бомба будет непременно… Вам не страшно, Норберт?

— Страшно, господин штандартенфюрер. — Майер поскреб ногтем шрам на подбородке. — Но я не очень представляю себе, как это выглядит. Бомба, взрыв…

— Обещаю вам, вы увидите все своими глазами. Через три месяца… — Шелленберг глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и тщательно загасил в пепельнице недокуренную сигарету. — Почему, черт возьми, Эбель пошел в гестапо?

— А куда ему было идти?

— Есть же курирующие инстанции. Но идти в районное отделение тайной полиции! Старый идиот.

— Он растерялся. Такая семейная тайна, и вдруг появляется тип, который грозит все сдать гестапо, если не будет вербовки. Вот он и побежал туда каяться.

— А почему вы так уверены, что это непременно англичанин?

— Он бредит по-английски.

— Значит, они применили к нему методы устрашения, — поморщился Шелленберг. — Мда, Мюллер предсказуем. Всегда спешит, чтобы рапортовать первым. А того не уяснил, что разведка и контрразведка — это кабинетная работа.

Майер развел руками. Шелленберг некоторое время думал, потом сказал:

— Вот что, Норберт, немедленно поезжайте на Принц-Альбрехт-штрассе и посмотрите, в каком он состоянии, что говорит и говорит ли вообще. И если в этом еще есть смысл, заберите его к нам. Разрешение с факсимильной подписью рейхсфюрера возьмёте у Фрица. Если возникнут вопросы, звоните.

Майер поднялся, но Шелленберг удержал его:

— Вы должны понимать, Норберт, нам срочно необходим новый, но уже действующий канал связи с Лондоном, которому безоговорочно верят англичане, а еще лучше, если и американцы. Вот под этим ракурсом и рассматривайте все ваши действия.

Москва, НКВД СССР, 20–22 мая