Берлинская жара

А случилось то, что в конце прошлого года была окончательно разбита агентурная сеть Треппера, именуемая в СС «Красной капеллой» из-за множества работающих на Советский Союз передатчиков. Аресты не прекращались до последнего времени. Гесслиц, конечно, контактировал с Лео Треппером, но не напрямую, его группа все-таки работала автономно, и это дало им шанс избежать внимания со стороны гестапо. На какое-то время пришлось прижать уши. Однако, так или иначе, а радиосвязь с Центром необходимо было поддерживать. Поэтому через номерную станцию Гесслицу передали, что по мере надобности он может радировать, используя более простой двухзначный шифр. Разумеется, это была вынужденная, временная мера. Но чтобы заслать в Берлин профессионального радиста, который мог работать со сложными шифрами, требовалось время: надо было разработать новые коды, подготовить легенду, забрасывать радиста в рейх окольными путями. И Ханнелора, и Дундерс понимали это, и если ворчали, то без задней мысли. Однако и степень риска была для них очевидной.

Она уложилась в двенадцать минут. С последним щелчком ключа Оле быстро выключил станцию, убрал ее в чемодан и запихнул в кучу бытового мусора, переполнявшего чердак, намереваясь забрать ее позже. Затем они сбежали вниз и спокойным шагом вышли наружу. Оле подождал, пока Ханнелора скрылась за углом, и только тогда удалился сам.

Через пару минут на мощеной площади перед церковью, заполненной прихожанами и повозками, груженными вещами для потерявших кров жителей, появились двое неприметно одетых мужчин с небольшими саквояжами через плечо, из которых к уху тянулся тонкий провод. Это были сотрудники «Разведывательной связи вермахта», и в саквояжах у них помещались коротковолновые пеленгаторы со встроенной антенной.

Покружив по площади, они подошли друг к другу и, вынув из ушей наушники, закурили. Затем один из них махнул рукой группе застывших в переулке автоматчиков, что они могут быть свободны. В очередной раз радиосигнал в Нойкельне прервался до того, как транспортиры смогли определить точку пересечения, в которой находился пианист.

В это же время в двух кварталах от площади в фургоне стоявшего на обочине грузовика «Опель Блитц» с кольцевой антенной на крыше пожилой гауптман тоже снял наушники и захлопнул планшет.

— Всё, — сказал он, — отыграли. Занавес. Можем ехать домой — жрать морковные котлеты и пить пиво.

— Подожди, — осадил его пухлый обер-лейтенант в очках с толстыми линзами. — Надо проверить, как записалось.

— Да хорошо записалось, — потянулся гауптман. — Это уже какой, шестой раз? По-моему, дешифровщикам будет достаточно.

— По-моему, тоже, — согласился обер-лейтенант. — Они в последнее время что-то зачастили.

— И не забудь про донесение Шольцу. Отдельно, лично, с голубым бантиком. Этот три шкуры спустит, если не проявить служебного рвения. А уж потом — дешифровальщикам. Эй, Конни, — крикнул гауптман водителю, — поезжай! Ребят подберут соседи.

Грузовик сдвинулся с места и медленно покатил прочь.

Потсдам, Бабельсберг, 15 июля

По просьбе Гесслица, Курт Хайке, старый приятель, давно обосновавшийся в отделе крипо V Wi (экономические преступления), без лишней огласки попытался узнать, нет ли у них какой информации об Освальде Маре из университета во Фрайбурге, на которого указал Кестнер. Гесслицу стало известно, что из кабинетного философа Маре загадочным образом превратился в коммерсанта, причастного к поставкам тонкого оборудования для научных организаций.

Покопавшись в архивах, Хайке наткнулся на любопытный факт: имя Маре всплыло в контексте знаменитой аферы Франца Рехлинга, главы концерна «Рехлинг Штальверке», который еще в 40-м, по тайному соглашению с «Дженерал моторс», через Швецию гнал в США продукцию, произведенную на его предприятиях в ущерб военным заказам. Дошло до того, что Рехлинг вознамерился передать американцам стокгольмский филиал Штутгартского концерна, пустив все расчеты через шведский банк: причем валютная выручка оседала на его личных счетах в Цюрихе. Именно там его взяли сотрудники службы безопасности. В результате Рехлинг и еще четверо участников сделки были помещены в концлагерь. Потом началась восточная кампания, и про него все намертво позабыли. Но только не в сыске.

Хайке спустил очки на кончик носа и разложил перед Гесслицем несколько фотографий.

— Вот смотри, — сказал он, пуская вверх клубы дыма от трубочного табака. — Это — Рехлинг. Это — шеф «Дженерал моторс» Дэвид Муни. Это — Валленберги: через их банковский дом осуществлялись основные расчеты с американцами.

А вот это, — Хайке постучал мундштуком трубки по фотографии прилизанного господина в круглых очках, — Джон Фостер Даллес, глава адвокатской конторы «Салливэн энд Кромвелл», которая обеспечивала юридическое сопровождение сделки Рехлинга. — Он вздохнул. — Тогда это было не важно. Но сегодня — на это бы стоило обратить внимание.

— На что? — не понял Гесслиц.