Берлинская жара

У Зееблатта сломалась машина, и к важным пациентам ему теперь приходилось ездить на трамваях, поездах, автобусах, если кто-то из знакомых не предлагал ему свой автомобиль, так что ужас происходящего он вынужден был наблюдать во всей его неприглядной откровенности. Глядя на обессиленных, похожих на дикарей, часто израненных людей в обгоревших лохмотьях, прижимающих к себе испачканные сажей чемоданы и тюки, слушая их жесткие, нелицеприятные высказывания в адрес не только островных обезьян, разбомбивших цветущий город, но и тех, кто не смог их защитить, Зееблатт угрюмо думал о том, о чем вполголоса говорили многие: война скорее всего проиграна, и один только Бог знает, к чему это все приведет.

Поначалу Зееблатт колебался и даже думал посоветоваться с кем-то из своих высокопоставленных пациентов. То, что хотел получить от него Хартман, отчетливо попахивало гильотиной. Собрать нужные сведения в столь короткий срок было проблематично, но в каком-то более-менее сносном формате, пожалуй, вполне даже возможно. Да и риск, если разобраться, был минимальным: с некоторыми персонами из научных институтов, к которым проявил интерес Хартман, у Зееблатта сложились человеческие, даже дружеские отношения, и темы, в той или иной мере касающиеся урановых поисков, время от времени всплывали в абсолютно нейтральных разговорах. Надо было только аккуратно вывести на них, что-то уточнить, чему-то удивиться, чем-то восхититься — а там, глядишь, все само упадет в руки, как перезревшее яблоко, и никаких подозрений это ни у кого не вызовет.

К тому же угроза Хартмана перевешивала опасность подобных манипуляций. Рейх определенно не терпел мужеложства, приравнивая его к угрозе нации. Из памяти еще не стерся скандал с главнокомандующим сухопутными силами фон Фричем, которого обвинили в гомосексуальной связи. И хотя Фрич сумел доказать, что это ложь, своего доброго имени восстановить ему так и не удалось. Ходили слухи, что и лидер штурмовиков Рем поплатился жизнью не столько по политическим причинам, сколько из-за его противоестественных связей с подчиненными. Да что Рем! — двоих коллег Зееблатта, тоже врачей, застуканных в объятиях друг с другом, без шума и лишних церемоний отправили на перековку в Дахау, где они бесследно исчезли. От всего этого волосы вставали дыбом. Самого Зееблатта, как известного врача, неоднократно привлекали к дискуссии о необходимости принудительной кастрации уличенных в «сексуальных взаимоотношениях между мужчинами»; он даже консультировал по теме стерилизации через блокаду семенных канальцев и точно знал, что варварская кастрация без всяких дискуссий и научных изысков уже проводится в концлагерях. По всему было ясно, что Хартман загнал его в угол. Потеря свободы с возможным применением к нему самому разработанных им же методов «нейтрализации» — это уж как минимум, не считая утраты имущества, работы, репутации, милого сердцу Олафа из шведского посольства.

«Надо потребовать у этой сволочи из «Адлерхофа» какую-нибудь бумажку, в которой будет указано, что я им помогал, — подумал Зееблатт. — Пригодится».

Берлин, Пфлюгштрассе, 11, 8 августа

Невзирая на жесткие предупреждения и даже угрозы начальства, Кубель свалился-таки в беспробудный запой. И хотя Шольц, следуя указанию Мюллера, распорядился убрать из квартиры Рекса все спиртное, а также отозвать приставленных к нему девиц, Кубелю не стоило большого труда раздобыть у спекулянтов дешевого шнапса и заместить гестаповских фройляйн парой голодных уличных шлюх. Упоенный своим успехом, Рекс посчитал, что заслужил право на небольшую передышку. Никто, кроме него, не смог расшифровать донесение из Нойкельна. Никто и не сможет, уверился Кубель и позволил пагубным страстям себя пришпорить.

Какое-то время ему удавалось дурить голову своему боссу Венцелю, убеждая того, что в одиночестве ему плодотворнее думается, пока на третьи сутки Венцель не позвонил Рексу вечером (поскольку не дозвонился ни утром, ни днем), чтобы согласовать часы оперативного совещания на завтра. На свою беду к этому моменту Кубель прочухался и, лежа в постели, безуспешно пытался сообразить, где он и что, вообще, происходит. Чтобы прекратить сумасшедший треск телефона, отдававшийся в голове пулеметными очередями, рука Кубеля машинально сдернула трубку.

— Здесь Венцель, — ледяным тоном выбил шеф отдела дешифровки Форшунгсамт, с трудом сдерживая раздражение. — Я не могу вас найти целый день. Чем вы там заняты?

Кубель разинул пересохший рот и не смог выдавить ни слова. Тогда он ткнул в зад спящую рядом с ним женщину, которая, очнувшись, захныкала: «Ну дай поспать, я уже не могу, отстань от меня, извращенец эдакий», — и пинками отправил ее на кухню за выпивкой. Пока она бегала, тяжело стуча голыми пятками по скрипучим доскам, Рекс долго, натужно кашлял.

— Что у вас там происходит? — не выдержал Венцель, сорвавшись на крик. — Кубель! Где вы там? Ответить немедленно!

Кубель схватил принесенную чарку водки, опрокинул ее в рот и судорожно прижал трубку к уху.