Берлинская жара

— Убрали… — На скулах Мюллера вздулись желваки. Неожиданно тонким и резким голосом он приказал: — Из «Шарите» Кубеля вышвырнуть.

— Слушаюсь… Куда?

— Куда хотите. Хоть в ближайшую канаву. Пусть в ней и сдохнет. Нам надо лечить немецких солдат, а не прогоревших агентов, к тому же ни на что уже не годных.

Отпустив ослабевшего от переживаний Венцеля, который, уходя, чуть не упал, зацепившись сапогом о край ковра, Мюллер резко поднялся, обошел стол и сел в кресло напротив Шольца. Усилием воли он едва сдерживал раздражение.

— Вот как с такими вояками выигрывать войны? Ни характера, ни форса.

— Он хороший специалист, — осмелился возразить Шольц.

— Брось, — отмахнулся Мюллер. — Время специалистов закончилось. Настало время героев. Хватило бы ума держать их в нужном русле, чтобы не наломали дров, и ладно.

— Для этого у нас есть рейхсляйтер Геббельс.

— Помилуй Бог, когда какому-то тщеславному петуху кажется, что утро никогда не наступит, если он не прокукарекает, так это же не значит, что мы должны сверять по нему часы. Хотя в последнее время он кричит как-то особенно пронзительно. Не иначе как пробил час задуматься о кораблях и крысах… Хочешь выпить? Мне доставили отличный шотландский виски. С дымком. — Шольц предсказуемо отказался. Мюллер подошел к шкафу, достал оттуда бутылку и плеснул немного в стакан. — А я, пожалуй, выпью… Говорят, его любит Рузвельт. Но я не верю. Он пьет коктейли. Как баба.

Мюллер вернулся в кресло.

— Черт меня побери, Кристиан, если я понимаю логику возни Шелленберга с этим Хартманом. Кубель точно не знал, на кого работает. Это могли быть американцы. А если так, то — что же получается? — Шелленберг ведет игру с нами, тогда как мы думаем, что это англичане?

— Интереснее было бы знать цель игры.

Одним глотком Мюллер ополовинил порцию виски и спросил:

— А надо ли нам тратить время на расшифровку этих донесений? Поскольку мы установили, что все они писаны Шелленбергом, пусть Хартман вспомнит содержание — хотя бы в общих чертах.

— Тут есть одна несуразица. — Шольц нахмурился. — Странность. Я спросил у Хартмана, сколько донесений было им передано? Он сказал — четыре.

— И что?

— Но их-то ведь семь. И по мнению Кубеля, все они выбиты одной рукой.

— Как же это понимать? Либо лжет Хартман, либо…

— Либо у Шелленберга есть еще один выход на лондонскую сеть.

— Но это невероятно… — Мюллер задумался. — Тогда три шкуры спусти с Венцеля, но мне нужен текст других донесений.

— Вы полностью отметаете вероятность игры с русскими?

— Нет, не полностью. Но оставим эту версию в резерве. Она смотрится слишком экзотично. Довольно будет, если наш полуфранцуз вышел на американцев. Это уже скандал. Важно распознать его намерения. Не то, что он пишет, а то, что он хочет. Понимаешь?

— Конечно.

Мюллер встал и прошелся по кабинету. Остановился и продолжил:

— Надо понять, насколько далеко действия Шелленберга расходятся с санкцией, выданной ему Гиммлером. И в какой мере его активность расходится с интересами рейха. То бишь — фюрера… — Он нагнулся к Шольцу и очень тихо добавил: — И совершенно не важно, знает об этом рейхсфюрер или нет. Доподлинно надо понимать одно: расходится ли его санкция, данная Шелленбергу, с директивой фюрера?

Шольц почувствовал, как у него кровь отхлынула от лица, и молча склонил голову.

— Между прочим, мне только что доложили, что расшифрованные Кубелем данные подлинные и имеют стратегическую ценность, — сообщил он, чтобы дистанцироваться от слишком скользкой темы.

— Тем более. А пока… даже если бы мы хотели взять Хартмана, нам потребовались бы серьезные основания, чтобы не вызвать гнев Гиммлера на свою голову.

— Хартман наш.

— Знаю, — буркнул Мюллер и замер на месте. Шольц понял, что совещанию пришел конец, тяжело поднялся, пригладил оттопырившийся сзади китель и, ссутулившись, поднял руку: «Хайль». Мюллер не ответил и продолжал стоять на месте, о чем-то напряженно думая.

— Лучший способ развязать узел — топор, — наконец произнес он. — Пусть даже если по пальцам. Гадать можно до бесконечности. Нужен кто-то, кто знает чуть больше других… Радист. Доставь мне радиста. Вот тогда всё встанет на свои места… Возьми его как можешь скорее. Но! — только живьем.

Бранденбург, 30 км севернее Берлина, 10 августа

С автобана стоявший на краю лимонно-желтого рапсового поля «Мерседес» Жана смотрелся незначительной черной точкой. Место встречи было выбрано не случайно: отсюда во все стороны разбегалось сразу несколько дорог и можно было не опасаться присутствия посторонних глаз и ушей. Переполненное знойным цвирканием кузнечиков поле, словно придавленное полуденной жарой, ошеломляло своим неподвижным покоем.

Жан сидел на водительском месте, опустив ноги на землю: шляпа сдвинута на затылок, галстук распущен и свисает с плеч на мокрую от пота сорочку — во рту дымила зажеванная сигара. Его маленькие козьи глазки цепко следили за приближающимся «Опелем» Хартмана. На сиденье рядом под газетой на всякий случай был спрятан револьвер.