Берлинская жара

Новость, которую сообщил Небе, заключалась в том, что в Белоруссии планируется некая акция с привлечением нескольких сотен военнопленных и что отвечать за обеспечение безопасности будет в том числе крипо. Последним Небе подчеркнул свою значимость как ценного информационного источника для заговорщиков.

Берлин, Нойкельн, 15 августа

Шольц умел быть жестким. В той холодной, четкой форме, в какой он передал распоряжение Мюллера предпринять максимальные усилия к задержанию нойкельнского радиста и в кратчайшие сроки предъявить расшифровки его «аккордов», прозвучала недвусмысленная угроза. Ее услышали. Незамедлительно были мобилизованы все возможности Форшунгсамт и служб радиопеленгации, сформирована зондеркомманда, готовая в любой момент сорваться с места. К ее руководству привлекли криминального советника гестапо, гауптштурмфюрера Карла Гиринга, хорошо зарекомендовавшего себя в разгроме агентурной сети «Красной капеллы» в Париже. Венцель отвечал за расшифровку уже имеющихся перехватов — он поставил раскладушку в своем кабинете на Шиллингерштрассе и распорядился доставлять ему еду из солдатской столовой на соседней улице.

Желтый, как осенний лист, Гиринг, невзирая на тяжелую болезнь печени, взялся за работу с напором поршневого компрессора. Первым делом он изучил данные, полученные со стационарных радиопеленгаторов, точность которых составляла пять градусов, что позволило очертить площадь района, откуда велись передачи. Затем внимательно прочитал журналы пеленгации по каждому событию. Потом вызвал к себе начальников поисковых групп и подробно расспросил каждого. Последний раз им удалось сузить круг местоположения передающей станции до семидесяти метров, что соответствовало десяти зданиям.

— Хорошо, — сказал Гиринг. — Начнем сначала.

Он приказал собрать пеленгаторов, с которыми работал в Париже, и сформировать из них взвод. Переодевшись в форму связистов, они приступили к поиску передатчика под видом ремонта кабельной сети. Поиск пришлось вести круглосуточно, сменяя друг друга каждые восемь часов, не только на улицах, но и в тоннелях подземки, и с наблюдательных пунктов ПВО на крышах, и из подъездов домов. За последние дни станция трижды выходила в эфир, но, как обычно, из разных точек района и на столь короткое время, что не успевали даже определить направление. И тогда приходилось заново, на ощупь, методично сужать и сужать круги.

Тем не менее к середине августа подразделениям Гиринга все-таки удалось засечь приблизительное местонахождение передатчика в треугольнике возле церкви Святого Иоанна. Чтобы определить конкретные здания, в которых работает пианист, Гиринг приказал задействовать пеленгаторы малого радиуса действия, а также пустить по окрестным улицам агентов гестапо с переносными станциями в портфелях, способными выявить размещение антенны в многоэтажных домах и определить квартиру по уровню излучения корпусом передатчика. С этой минуты сам Гиринг постоянно находился поблизости от групп, действующих в Нойкельне, куда, по сути, был дислоцирован штаб операции. Он бродил по улицам, сидел в кафе, кормил голубей в скверах, болтал со старухами.

По графику, согласованному с Центром, в воскресение выход в эфир был запланирован на пять часов пополудни.

Было пасмурно, душно, сумеречно, ветер шумел в кронах. Оле зашел к госпиталь в половине четвертого, но там ему сказали, что Ханнелоре заболела и осталась дома. Девушка жила неподалеку, в старом, облезлом особняке, поделенном на четыре квартиры, две из которых на тот момент пустовали.

Поглядывая по сторонам, Оле подошел к ее дому, толкнул незапертую дверь подъезда, легко взбежал на второй этаж и тихонько постучал в дверь. Спустя несколько секунд послышались быстрые шаги и тонкий голос Ханнелоре еле слышно спросил: «Кто там?» Оле улыбнулся:

— Ну, я, конечно. Открывай, Хало.

Ханнелоре тонула в стеганом халате с подвернутыми рукавами, на ногах — толстые шерстяные носки, огромные глаза ее над распухшим носом глядели растерянно и печально.

— Представляешь, простудилась в такую жару, — пожаловалась она. — Еле доплелась до кровати. Врач на обходе говорит: «Дайте градусник». А я ему — шприц. И — в обморок.

Оле прошел в комнату, поставил сумку с рацией на стол и сел на скрипучий стул.

— А температура есть? — спросил он, поеживаясь и нервно поглаживая колени.

— Есть, — всхлипнула она.

— Так… — Он огляделся по сторонам, словно выискивал что-то нужное. — Лечишься? Может, что-нибудь надо? Ты скажи…

— Нет, Оле, ничего не надо. Я поправлюсь быстро. Это обыкновенная инфекция.

— Инфекция… — повторил он. — Угу… Но выглядишь ты…

— Да-да, я знаю, — улыбнулась она. — Зато отдохну. Когда день и ночь на ногах, выглядишь еще хуже.

— А ведь я у тебя никогда не был.

— Да… вот… — Она вскинула руки. — Ничего особенного.

— Мне нравится… Хорошо, уютно… — Он кивнул на пейзаж над кроватью. — Сама рисовала?

— Да нет, что ты? Это так, висело уже. Хозяйское… — Ханнелоре вынула из рукава платок и смущенно вытерла нос. — Ты на всякий случай держись от меня подальше. А то мало ли какая зараза.