Берлинская жара

Приблизительно в это же время Гесслиц выходил с совещания на Принц-Альбрехт-штрассе, которое проводило берлинское гестапо совместно с инспекторами крипо: в разбомбленных учреждениях нередко орудовали мародеры, и важные документы могли попасть в руки противника; нужны были совместные усилия для недопущения таких вещей. Гесслиц свернул в туалет и закрылся в кабинке. Спустя минуту туда же зашли, судя по разговору, гестаповцы из группы захвата. То, что он услышал из их болтовни, заставило его сердце на мгновение остановиться.

— У тебя триппер, что ли? Пыхтишь, как паровоз.

— Захлопни пасть. Просто не хочется. А надо.

— Чего это — надо?

— Да едем сейчас в Нойкельн. Вроде как радиста засекли. Как бы не обоссаться там.

Гесслиц вылетел из штаб-квартиры гестапо, забыв в гардеробе фуражку, и ринулся к своей машине. Ему никак не удавалось попасть ключом в замок зажигания. «Господи. — Гесслиц на секунду закрыл глаза и с силой прижал кулак к переносице. — Господи». Потом включил зажигание и на предельной скорости погнал машину в Нойкельн.

Их засекли на восьмой минуте радиосеанса. Машина, оснащенная пеленгатором и приемно-передаточным разговорным устройством, проезжая мимо дома Ханнелоры, уловила сигнал. Вызванные на точку специалисты из команды Гиринга быстро уточнили месторасположение его источника. Через две минуты первые части зондеркомманды разместились в близлежащих дворах и переулках.

Пока Ханнелоре, шмыгая носом, передавала шифровку, Оле стоял сбоку возле окна и, прижавшись к косяку, сосредоточенно следил за улицей. Ничто не вызывало его обеспокоенности, он уже хотел отойти от окна, чтобы попить воды, как вдруг в арке напротив промелькнули какие-то фигуры. Оле присмотрелся. Скорее всего это было не просто так: люди старались держаться в глубине двора. Где-то заработал двигатель.

— Долго еще? — тихо спросил Оле.

Она пожала плечами и ответила:

— Боюсь, да.

Снаружи послышался неопределенный шум. Крадущимся шагом Оле приблизился к входной двери, осторожно сдвинул щеколду. Дверь открылась — прямо перед собой он увидел группу вооруженных эсэсовцев. Не долго думая, Оле вырвал из кармана гранату, дернул шнур и бросил ее на лестницу, успев захлопнуть дверь. В ушах отчетливо прозвучало, как металлический корпус «яйца» ударяется о каменные ступени. Взрыв последовал через четыре секунды. Оле приоткрыл дверь. В густом дыму ничего не было видно: крики, ругань, стоны. На пороге корчился окровавленный солдат. Оле нагнулся, выхватил у него автомат и занырнул обратно, задвинув щеколду.

Он бросил ошеломленный взгляд на Ханнелоре. Девушка сжалась в комок и казалась совсем маленькой, будто ребенок, но ключ рации продолжал выбивать цифры шифровки.

Когда Оле подбежал к окну и выглянул в него, то увидел, что вся улица блокирована подразделениями СС. Прямо напротив окна выставили бронемашину связи, за которой прятались автоматчики. Оле дулом выбил стекло и пустил короткую очередь по высунувшемуся из арки солдату. К занявшему позицию сбоку от дома Гирингу подбежал офицер в форме связиста и доложил:

— Радист продолжает сеанс, господин гауптштурмфюрер.

— Бейте поверху. Остановите его, — приказал Гиринг и жестко добавил: — Но только чтобы никого там не задеть.

К бронемашине, пригибаясь, кинулся рыжий лейтенант в кителе с закатанными рукавами. Оле выставил автомат и дал очередь. Будто споткнувшись, лейтенант рухнул лицом в булыжную мостовую. Оле прижался к стене. В ту же секунду на бронемашину запрыгнул крепкий солдат в каске с болтающимися ремешками, ухватился за танковый пулемет-тридцатьчетверку, точным движением обозначил цель и, привстав, начал аккуратно класть пули под верхнюю кромку окон. Комната наполнилась грохотом и пылью от взрывающихся стен и предметов. Вдребезги разлетелась люстра, вазы, посуда, сервант, картины. Оле сел на пол и буквально вдавился в стену, не спуская глаз с крошечной, жалкой, съежившейся фигурки Ханнелоре, которая то и дело вздрагивала, но ни на секунду не обрывала сеанс. Раздались удары в дверь. Оле выпустил в нее остатки обоймы, отбросил пустой автомат и достал из-за пояса «вальтер».

— Мы вырвемся, Хало, не бойся! Мы вырвемся! — заорал он.

Но Ханнелоре не замечала его. Все ее существо — слух, глаза, воля — было обращено к ключу на рации, а вернее — к тем людям, которые в эту огромную минуту на другом конце слышали ее голос.

Оле вскочил на ноги и сделал четыре выстрела в сторону пулемета. Пулеметчик не пострадал, но к ответному огню подключились автоматчики из квартиры соседнего дома. Оле вжался в стену. Дверь вновь затрещала под ударами.

— Ну? Ну? Что? — крикнул он.

Ханнелоре отвела наконец палец от ключа, каким-то рассеянным движением руки сбросила наушники и, по-прежнему вздрагивая, подняла на него свои огромные, удивленные глаза. Внезапно она прижала к ушам ладони и, не отрывая от него взгляда, закричала, безуспешно стараясь пересилить грохот пальбы:

— Стреляй!! Стреляй!! Стреляй!!