Берлинская жара

Шольц чуть не опоздал на совещание у Мюллера по той причине, что за два часа до его начала получил от Хартмана предложение встретиться. На фоне провала операции по задержанию нойкельской радистки любая позитивная информация была на вес золота, а в голосе Хартмана Шольц уловил обнадеживающие нотки. Они встретились в парке возле серой громадины Берлинского собора. Шольц был не в духе, но с губ его не сползала ласковая полуулыбка. На сей раз он был в форме штурмбаннфюрера, которая сидела на его рыхлой фигуре несколько мешковато. С первой минуты Шольц предупредил, что времени у него в обрез, и Хартман решил опустить легкую болтовню, обычно предшествующую серьезному разговору, например, о судьбе расположенного неподалеку Острова музеев, и сразу перешел к делу, благо людей в парке почти не было. Они пошли по вымощенной мелким камнем дорожке вдоль собора.

— Не знаю, штурмбаннфюрер, можно ли назвать эту информацию срочной, но я посчитал, что вас она наверняка заинтересует, — начал Франс.

— Говорите, господин Хартман, не стесняйтесь, я весь ваш, — заверил его Шольц и поощрительно прихватил за локоть.

— Видите ли, я не могу утверждать определенно, тем более выступать с обвинениями, но последние разговоры с Шелленбергом, как мне кажется, указывают на одно очень неприятное обстоятельство, с которым я даже не знаю, как поступить…

— Вы достаточно напустили тумана, Хартман, чтобы уже перейти к делу, — обнаружил свое нетерпение Шольц. — Выражайтесь, пожалуйста, яснее, прошу вас.

Хартман согласно склонил голову:

— Хорошо. У меня сложилось впечатление, что Шелленберг принял решение вступить в тайные переговоры с «Интеллиджент сервис», используя в качестве аргумента тему, связанную с урановой программой рейха.

Шольц остановился.

— Возможно, речь идет о цене, которую оберфюрер готов заплатить за лояльность англо-американских союзников, — продолжил Хартман. — Я не берусь судить, кому конкретно нужна эта лояльность, однако именно вопрос уранового вооружения резко сблизил обе стороны. Вы знаете, что консолидированный Запад не хочет разговаривать с СС.

— С чего вы взяли?

— Ни с чего. Просто знаю.

В глазах Шольца заблестел азарт.

— То есть вы утверждаете…

— Я ничего не утверждаю, господин Шольц.

— Ну, да, ну, да. Вы полагаете, что, не имея аргументов, чтобы вызвать интерес союзников к своей персоне, Шелленберг решился сделать им предложение, от которого невозможно отказаться?

— Как вариант.

— Хорошо. — Брови Шольца сдвинулись к переносице, улыбка слетела. — Хорошо… Но такие утверждения должны быть подкреплены весомыми доказательствами… Уликами, выражаясь нашей терминологией. У вас есть эти улики?

— А у вас, Шольц, есть гарантии моей безопасности? В этой игре слишком много лишних звеньев, с которыми рано или поздно придется распрощаться.

Шольц нагнулся, поднял с земли кем-то брошенную пачку из-под сигарет и опустил ее в урну. Потом как-то вынужденно повернулся к Хартману. В лице его не осталось и тени благорасположенности.

— Бросьте, Хартман. Прямой контакт с СИС интересен не одному только Шелленбергу…

Хартман почувствовал, что несколько перегнул палку.

— Что ж, — сказал он, — в таком случае я подготовил запись нашей беседы, разумеется, по памяти. Это, конечно, не стенограмма. Но у меня хорошая память.

— Прошу вас. — Шольц указал ему на скамейку и сам сел первым. — Выкладывайте.

Хартман сел рядом, закинул ногу на ногу и достал из кармана блокнот.

— В сущности, здесь изложены все аспекты разговора. Шелленберг отчетливо дает понять, что готов выйти на диалог с представителем «Интеллиджент сервис», предметом которого станут достижения рейха в создании боеприпасов массового поражения. Добавлю, что инициатором именно этой темы стали как раз англичане, это они обозначили заинтересованность в таком — и только таком — формате и оставили за Шелленбергом право ответить «да» или «нет».

— Иными словами, вы считаете, что Шелленберг готов совершить предательство?

— Не мое дело выносить оценки, штурмбаннфюрер, — пожал плечами Хартман. — Я лишь информирую вас, по нашей с вами договоренности. А что это означает — решать вам, государственной тайной полиции.

— Тоже верно. — Серое лицо Шольца осветилось прежней ласковой улыбкой. Он осторожно вынул из рук Хартмана блокнот, пролистал исписанные страницы и спросил: — А чем, по-вашему, может быть обеспечена подлинность сведений, изложенных в этом, с позволения сказать, документе?

— Писано моей рукой, — кивнул на блокнот Хартман. — И значит, я несу ответственность за то, что там содержится. Проблема может возникнуть лишь с моими каракулями, но я старался писать аккуратно.

— Хорошо, господин Хартман, — широко улыбнулся Шольц. — Пожалуй, побегу. — Он убрал блокнот в портфель и поднялся. — Какая все-таки жалость, что Вильгельм Крайс не успел возвести на Музейном острове свои грандиозные здания. Я видел проекты. Египетский музей, Германский. Мои дети могут так и не увидеть это чудо… Какая жалость, не правда ли?