Берлинский боксерский клуб

– Отлично. На-на-наподдай еще. – Неблих придерживал рукой тяжелую грушу, а я, покряхтывая от напряжения, что было сил молотил по ней кулаками. Каждый свирепый апперкот отдавался болью в запястьях. – Те-те-теперь попробуй джебами.

Я переключился на джебы: левой, левой, правой, левой, левой, правой. А потом в другой очередности: правой, правой, левой, правой, правой, левой. Я бил снова и снова – пока не почувствовал, что у меня вот-вот отвалятся кулаки.

Тем временем к нам подошел Воржик. Он встал рядом с Неблихом, дожидаясь, пока мы закончим.

– Хорошо, за-за-заканчивай, – сказал мне Неблих.

Напоследок я пробил джеб слева и жесткий кросс справа. Груша потом долго раскачивалась после моего завершающего удара.

– Ты сегодня от-от-отлично выложился, – сказал Неблих, протягивая мне бутылку с водой.

– А придется выложиться еще больше, – сказал Воржик. – У тебя скоро соревнования.

– Соревнования?

– Ну да. Ты же, кажется, хотел выступить на юношеском первенстве?

В радостном недоумении я уставился на Неблиха: мне это точно не послышалось? Неблих улыбнулся и кивнул головой.

– Мы тебя на него заявили, – сказал Воржик.

Я рассмеялся и обнял Неблиха.

– Рано радуешься, Скелетик, – сказал Воржик. – Тебе придется драться с лучшими из лучших. Так что особо не расслабляйся.

– Я вас не подведу, – пообещал я и протянул Воржику руку. Он мне ее крепко пожал.

Из-за того, что Берлинский боксерский клуб считался исключительно взрослым, я участвовал в соревнованиях гораздо реже большинства моих ровесников. Но зато не потерпел в официальных турнирах ни одного поражения. На двухдневном Юношеском первенстве Берлина выступали лучшие в городе боксеры моложе восемнадцати лет. Именно ради участия в таком первенстве я и тренировался целых три года.

Бои проходили в Гессенском спортивном центре, расположенном в северной части города. Организаторы турнира рассчитывали, что Макс согласится стать его президентом, почетным конферансье или главным судьей, но он был слишком занят – слишком много времени отнимали у него дружба с влиятельнейшими национал-социалистами и хлопоты по организации чемпионского боя с Джимми Брэддоком. Хотя Макс и победил Джо Луиса, американские промоутеры хотели выпустить против Брэддока свою, американскую звезду. Немецкие спортивные журналисты рвали и метали, писали, что американцы не хотят, чтобы чемпионский пояс отправился в Германию. Макс много раз ездил на переговоры в Америку и уже почти целый год не показывался в Берлинском боксерском клубе.

За несколько дней до турнира я поинтересовался у Воржика, не беспокоит ли его, что Макс больше не приходит в его клуб. Воржик пожал плечами:

– Макс появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. Так всегда было и будет. Запомни, Скелетик, для Макса нет в жизни ничего важнее его самого. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому он стал великим боксером. Но поэтому же на него никогда нельзя было положиться.

До сих пор ни от Воржика, ни от других членов клуба я не слышал хоть сколько-нибудь неодобрительных высказываний в адрес Макса. Сказанное же сейчас Воржиком живо перекликалось с моими усилиями понять, почему Макс так легко появляется в моей жизни и исчезает из нее, напрашиваясь на сравнение с бантиком на веревочке, которым дразнят котенка, чтобы в последний момент выхватить у него из-под носа.

В отличие от небольших залов, где мне случалось выступать до сих пор, Гессенский спортивный клуб оказался настоящим крытым стадионом с трибунами на несколько тысяч зрителей. Гул наполнявшей его разгоряченной толпы был слышен даже на улице. Когда мы с Неблихом и Воржиком вступили под его своды, у меня участился пульс и вспотели ладони. Центральное место в зале занимал помост с рингом, вокруг него выстроились несколько рядов складных стульев, а дальше круто поднимались вверх смонтированные на металлическом каркасе трибуны. На ринге шел бой, за ним наблюдали больше тысячи шумных болельщиков. Одни поддерживали своего боксера криками, другие громко и напористо отбивали ритм ногами по доскам настила. Когда мы шли по проходу между трибунами, деревянный пол у нас под ногами ходил ходуном от дружного зрительского топота. Едва мое сердце подстроилось под этот ритм, нам во всей красе предстал ринг, залитый светом шести свисавших из-под потолка громадных прожекторов, похожих на половинки выеденной яичной скорлупы.

Подавляющее большинство мальчишек на трибунах были в форме гитлерюгенда. Среди них тут и там группками сидели взрослые – судя по всему, отцы и старшие братья спортсменов, – также облаченные в разного рода униформу. В самом начале наших тренировок Макс посоветовал мне не обращать внимания на болельщиков. «В Америке зрители болеют против меня. Они кричат мне всякие гадости и даже плюются, когда я выхожу на ринг или иду в раздевалку, но для меня их как бы не существует. Запомни, на ринге у тебя только один противник, трибуны не в счет. Если станешь думать еще и о них – тебе конец. Во враждебный шум я стараюсь не вслушиваться, а его энергию вкладываю в собственные удары».