Берлинский боксерский клуб

Дожидаясь ответа, я безуспешно пытался придумать, с чего начать разговор. Стоит ли сказать Максу про письма? Или лучше спросить, оправился ли он от полученных в Америке травм? А может быть, правильнее будет обойтись без пустых разговоров и сразу попросить его о помощи? В конце концов меня охватил страх, что я потеряюсь, оробею и не смогу вообще ничего толком сказать.

Дверь наконец распахнулась. За ней стоял Макс в белой рубашке и свободных шерстяных брюках на подтяжках. Его вид застал меня врасплох, ведь до сих пор я видел его либо в спортивной форме, либо в смокинге, и никогда – в повседневной одежде. У меня даже мелькнула мысль, что вот такой он и есть на самом деле.

Макс встретил меня совершенно спокойно. Мое появление его очевидно не рассердило, но и не заставило расплыться в хорошо знакомой мне широкой, добродушной улыбке. Он выглядел деловитым и, может быть, чуть-чуть раздраженным, как человек, которого оторвали от важного дела.

– Здравствуй, Карл, – сказал он и протянул мне руку.

– Простите, что я так, без предупреждения…

– Ерунда. Заходи. – Макс закрыл за мной дверь, но перед этим выглянул в коридор, словно хотел убедиться, что нас никто не видел. – У меня сейчас гости, они скоро уйдут, – сказал он. – Но тебе придется несколько минут подождать.

Ждать он меня посадил в небольшой комнате, расположенной справа от входа, прямо за прихожей. Даже по тому немногому, что я успел увидеть, было понятно, что номер у Макса просторный – трех- или четырехкомнатный – и богато меблированный. На столике рядом с креслом, на котором я сидел, стояла хрустальная ваза, полная зеленых мятных леденцов. Я не ел целый день, и при виде леденцов у меня от голода закружилась голова. Не долго думая, я схватил целую пригоршню, сунул в рот и начал с треском пережевывать леденцы, чтобы успеть проглотить, пока не вернулся Макс.

Кроме столика с вазой, в комнате был и старинный письменный стол. На нем стояли две фотографии в рамках: одна – официальный портрет Анни Ондры, другая – собственноручно подписанная Максу карточка Адольфа Гитлера. Я судорожно закашлялся оттого, что у меня в горле застрял острый кусочек разгрызенного леденца.

Макс тем временем возвратился в гостиную к своим гостям – это были, как я догадался, двое мужчин – и продолжил начатый разговор.

– Но мне же должны дать шанс на реванш, – сказал Макс.

– Американцы-то с радостью дадут, – ответил ему собеседник. – А вот с нашими родными властями дело сложнее.

– Начальство не хочет рисковать, – добавил второй мужчина. – Боится, что новое поражение вызовет смущение в Рейхе.

– Смущение в Рейхе! – со злостью повторил Макс. – У нас с Луисом счет один-один. Кроме меня никому не удавалось его победить. И я уверен, что снова смогу провести с ним хороший бой.

– Это все понятно, Макс. Но Гитлеру не нужен хороший бой – ему нужна гарантированная победа.

– У меня не будет другого случая вернуть себе титул.

– Начальству и не нужно, чтобы ты его возвращал. Ты уже был чемпионом мира в супертяжелом весе. Этого, с их точки зрения, достаточно. Новая попытка не стоит связанного с ней риска.

– Мне надо провести несколько боев в Европе. Доказать, что я все еще на многое гожусь.

– О европейских выступлениях не беспокойся. Их мы тебе точно организуем.

– А бой с Луисом?

– Это будет труднее и займет больше времени.

– Вы только представьте, какую сумму составит призовой фонд чемпионского боя против Луиса! – воскликнул Макс. – Вы просто обязаны мне этот бой устроить. Я же не молодею, а с каждым годом становлюсь старше. И я вам не вино, которое может стареть до бесконечности и становиться при этом только лучше. Я, скорее, как сыр, который, когда созреет, надо успеть съесть, пока не начал вонять.

Гости Макса засмеялись.

А у меня от возмущения горели уши. Моего отца чуть не зарезали насмерть. По всему городу безнаказанно грабят и избивают евреев. Весь мир рассыпается в прах, а Макс с приятелями, как ни в чем не бывало, болтают о боксе и деньгах.

А вдруг он просто не знает, что происходит вокруг?

Наконец Макс проводил своих визитеров. Я их так и не видел, а они не видели меня и остались в моем восприятии двумя бесплотными голосами. Закрыв за гостями дверь, Макс вошел в комнату ко мне.

– Карл, извини, что заставил ждать, – сказал он и украдкой бросил взгляд на подписанный снимок, с которого все это время на меня пялился Гитлер. – Идем в гостиную, поговорим. Анни за городом, а я пока пытаюсь решить кое-какие деловые вопросы.

Он проводил меня в просторную, богато обставленную гостиную, из окон которой открывался широкий вид на железнодорожный вокзал и на окрестные районы города. На стеклянном журнальном столике посреди гостиной лежала газета с крупным заголовком: ПО ВСЕМУ РЕЙХУ ПРОКАТИЛИСЬ ЕВРЕЙСКИЕ БЕСПОРЯДКИ. Не заметить его было нельзя, а значит, все Макс прекрасно знал.

– Садись, – сказал он, указывая на диван.

Но я остался стоять. Газетный заголовок парализовал меня и всколыхнул в груди отчаяние и ярость последних двух дней. С Максом я всегда разговаривал с уважением и тщательно взвешивал слова, но на этот раз удержаться не смог.