Берлинский боксерский клуб

– Как вы это допустили?

– Ты о чем?

– Вот об этом! – сказал я, ткнув пальцем в заголовок. – Ведь вы же наверняка в курсе, что творится в городе, да?

– Да, – ответил Макс и неторопливо уселся напротив меня. – Все это… чрезвычайно неприятно.

– Неприятно? И вам больше нечего в этой связи сказать? И тем более нечего сделать?

– Я не вполне понимаю, чего ты ожидаешь…

– Вы влиятельный человек.

– Один я ничего не могу, – сказал он тихим, сдержанным голосом.

– Но люди прислушались бы к вашему мнению.

– Боюсь, все намного сложнее.

– Что – сложнее?

– Ты не понимаешь…

– Так растолкуйте мне.

– По-твоему, я одобряю происходящее в стране? – Он заговорил громче и тверже. – Или даже являюсь соучастником?

– Почему же тогда вы молчите?

– Такое сейчас время – все молчат.

– Но вы же не как все. Вы – Макс Шмелинг.

– Имя меня от ареста не спасет.

– Я в это не верю.

– А ты вспомни, что случилось с фон Краммом.

– Вы про Готфрида фон Крамма? Про теннисиста?

– Да. Он плохо отзывался о нацистских властях, и его отправили за решетку. Его карьера теперь кончена. И жизнь тоже. – Судя по тону, каким Макс это говорил, ему было очень важно, чтобы я его понял.

– Вы не Крамм. Вы – фигура другого масштаба.

– Ты многого не понимаешь.

– Да, совершенно верно. Я не понимаю, например, как вы, у которого столько друзей евреев, садитесь ужинать с Гитлером и Геббельсом.

– Я для них чужой. Я даже не член партии. – Он встал и начал шагать взад-вперед по комнате, короткими взмахами руки отмеряя ритм своей речи. – Как, по-твоему, что я должен ответить, когда меня приглашает глава нашего государства? Отказаться? Извините, сегодня не могу, у меня есть более важные планы на вечер.

– Почему бы и нет?

– Время сейчас очень трудное, Карл. Очень. Можешь верить, а можешь нет, но сейчас все должны соблюдать исключительную осторожность. Даже я. – Он подошел совсем близко ко мне. – Знаешь, о чем Анни попросила меня после поражения от Джо Луиса?

– Нет.

– Она попросила меня остаться в Америке. Позвонила по телефону и сказала: «Не возвращайся домой, Макс. Здесь тебе будет слишком опасно». Анни была уверена, что меня сразу по возвращении посадят – за то, что я проиграл и опозорил Рейх.

– Почему же тогда вы вернулись?

– Потому что я немец, – сказал он. – А то, что сейчас творится в Германии, не будет твориться вечно.

– Отец говорит то же самое.

– Зиг всегда был умен. Мы с ним многое повидали. И знаем, что говорим. Слушай, Карл, ты прекрасный ученик, я многому тебя научил. Но про одно умение так и не рассказал. А оно, наверно, больше других помогает выжить на ринге. Я имею в виду умение финтить.

– Умение финтить, – повторил я.

– Да. Финт – это уловка. Когда ты притворяешься, что наносишь удар, но на самом деле не бьешь. Когда делаешь вид, что еле держишься на ногах, чтобы противник расслабился и пропустил твою атаку. Когда ударом или движением вводишь противника в заблуждение. Все это – финты. Без них не обойтись не только на ринге, но и в жизни. Иногда приходится притвориться, что делаешь одно, чтобы сделать другое и этим сохранить себе жизни. Враги не должны понимать твоих истинных намерений.

Макс говорил вроде бы вполне разумные вещи и тем не менее в один миг перевернул мое отношение к нему и другим немцам, которые, как они сами думали, ловко финтили все то время, пока Гитлер и национал-социалисты подгребали под себя страну. С самого нашего знакомства Макс воплощал для меня силу, но сейчас я не видел в нем ничего, кроме слабости и эгоизма. Я смотрел на него в упор и чувствовал, как к горлу подкатывает ком.

– Прошлой ночью на наш дом напала банда негодяев. Они грабили и крушили все, что попадется под руку, а полиция не делала ничего, чтобы их остановить. Нас с отцом избили, а его еще и пырнули в живот. Я совсем не уверен, что ему удастся получить помощь врача. Я понятия не имею, где они с мамой сейчас находятся. Он уже запросто мог умереть или загреметь в тюрьму. У меня нет денег. Нет дома. Мы с сестрой прячемся у знакомого нашего отца, но жить нам негде и пойти некуда. И как бы мне в таком положении помогли эти ваши финты?

Договорив, я сделал то, чего не делал уже много лет – и уж тем более в присутствии Макса или любого знакомого по Берлинскому боксерскому клубу. Доведенный до предела, я горько расплакался.

«Эксельсиор»

На автомобиле «мерседес-бенц» с шофером Макс отправил меня забрать Хильди и привести ее в отель «Эксельсиор», где, как он сказал, мы сможем жить столько, сколько нам будет нужно. Хильди грустно было расставаться с Графиней, которая провозилась с ней весь день, позволяла примерять свои лучшие платья и пробовать любую косметику. На прощание она крепко обняла Графиню.

– До свидания, тетя Берти.

– До свидания, принцесса Хильдегард, – отозвалась Графиня своим обычным фальцетом. – Вот, возьми на память.

Она протянула Хильди маленькую перламутровую пудреницу, в одной створке которой помещалась ярко-красная пудра, а в другой – круглое зеркальце.

– Это мне?

– Тебе.

– Я не могу ее взять.

– Нет уж, дорогая, бери, или я обижусь. Настоящая дама просто обязана иметь при себе пудру – а то мало ли что.