Берлинский дневник (1940-1945)

Ходила с Папa на литургию в большой русский собор около Темпельхофа. Пели прекрасно. С нами пошли Лоремари Шенбург и ее раненый друг-офицер Тони Заурма. На них служба тоже произвела большое впечатление, хотя Тони все время отвлекался, разглядывая русских женщин, которых в церкви было очень много. Некоторые из них прямо тут же кормили грудью детей. Их вывозят из оккупированных немцами областей России, и их становится все больше. Некоторые работают в сельском хозяйстве, другие на военных заводах. Церковь по воскресеньям у них любимое место сбора - подозреваю, что это не столько от набожности, сколько оттого, что церковь напоминает им родину.

К этому времени немцы, с целью возместить свои огромные потери на Восточном фронте и освободить для боевой службы как можно больше лиц немецкой национальности, заманили ложными обещаниями, а чаще просто депортировали в Германию миллионы мужчин и женщин из всех оккупированных стран Европы, заставляя их работать в сельском хозяйстве, на шахтах и заводах, восстанавливать разбомбленные предприятия, железные дороги, строить береговые укрепления и т. п. К 1944 г. таких людей насчитывалось около 7,6 млн., что составляло четверть всей рабочей силы Рейха. По меньшей мере одна треть была из Советского Союза - военнопленные (которых в противном случае ожидала голодная смерть в лагерях) или гражданские лица, так называемые "ост'ы" - от "ост-арбайтер" (то есть "восточные рабочие"), поскольку употребление слов "Россия" и "русский" запрещалось.

В церкви Лоремари приметила русского пианиста Огуза, знакомого ей по Вене, и позвала его с нами в Потсдам к Бисмаркам. Мы отправились в двух машинах. (У Тони, как у раненого офицера, своя). После нескольких рюмок коньяка Огуз стал играть - в основном русскую музыку. Он хороший пианист, но не очень приятный человек.

Незадолго до полуночи мне удалось убедить Тони и Лоремари поехать домой. Погода была прескверная. Тони заблудился и въехал на магистраль не там, где надо. Проехав порядочное расстояние, он понял, что ошибся, развернулся и тут же проколол шину. В довершение всего у него кончился бензин. Пока он менял колесо, мы с Лоремари пытались позвать кого-нибудь на помощь. Пришлось ждать довольно долго, пока не появился встречный автомобиль. Мы замахали руками. Из машины вышли человек в штатском и шофер-эсэсовец; они согласились дать нам бензина, и, пока горючее переливалось в наш бак, мы посидели у них в машине и послушали радио. Человек в штатском поинтересовался, не артистки ли мы и из какой мы страны. Мы попробовали выяснить, кому возвращать бензин. Он сказал, что в этом нет нужды; что они едут из Fuhrerhauptquartier [ставки фюрера], но себя так и не назвал.

Понедельник, 22 ноября.

Я так устала после вчерашнего приключения, что сегодня собираюсь лечь спать в семь вечера. Ушла работать не позавтракав, и сейчас сижу в бюро позже обычного, поскольку у нас назначено какое-то скучное совещание. Дождь льет как из ведра.

Сегодня день рождения Джорджи.

Вторник, 23 ноября.

Вчера ночью была разрушена большая часть центра Берлина.

После обеда пошел сильный дождь. Меня послали за одним необходимым для совещания документом. У нашего нового начальника Бютнера мания устраивать совещания; он их созывает почти ежедневно. Вероятно, он любит просто "провести смотр своим войскам". По-моему, это пустая трата времени. По дороге я промокла и опоздала; совещание продолжалось до начала восьмого. Я бежала по лестнице, чтобы скорее попасть домой, когда швейцар остановил меня зловещими словами: "Luftgefahr 15" ["Угроза воздушного налета 15"]. Это означало, что приближаются крупные вражеские соединения. Я помчалась обратно, перескакивая через две ступеньки: предупредить тех, кто далеко живет, чтобы оставались на месте, не то попадут под бомбежку по дороге. Сирены завыли как раз в тот момент, когда я опять выходила на улицу. По-прежнему шел сильный дождь; я все же решила пойти пешком домой, так как автобусы вот-вот должны были остановиться. По пути я бросила в почтовый ящик только что написанное длинное письмо Татьяне.

На улицах было полно народу. Многие просто стояли на месте, поскольку из-за дождя видимость была такая плохая, что никто не рассчитывал, что налет будет долгим или разрушительным. Дома меня ждала Мария Герсдорф, она сказала мне, что ее муж Хайнц только что звонил из Stadtskommandatur [штаба берлинского гарнизона], где он служит, и предупредил, что приближающиеся воздушные силы противника крупнее, чем обычно, так что налет может быть серьезным и он остается ночевать у себя в бюро. Я не успела поесть и умирала от голода. Мария попросила старую кухарку Марту разогреть суп, а я пошла наверх переодеться в брюки и свитер. Я также собрала кое-какие вещи в маленький чемодан, как теперь принято делать в подобных случаях. Папa был у себя, давал урок языка двоим молодым людям. Он сказал, что не желает, чтобы его беспокоили.