Берлинский дневник (1940-1945)

Вчера был еще один сильный налет на Берлин - как утверждают, самый страшный со времени ноябрьских налетов. Всякий раз, как это происходит, мы здесь, в горах, оказываемся полностью отрезанными от столицы. Непонятно, каким образом министерство вообще ухитряется работать.

Снег растаял, погода совсем весенняя. Ходила в другую деревню повидаться с одной девушкой, наполовину американкой, знакомой по Берлину. Она тоже заведует архивом, только другим. Застала ее в постели. Тут на все смотрят как-то сквозь пальцы. Она дала мне почитать много английских и американских журналов.

Среда, 2 февраля.

Вернулся Бютнер, ездивший в Берлин на два дня. У него разбомбили дом, и теперь он срывает свою злость на всех, кто попадется под руку.

Четверг, 3 февраля.

Сегодня под проливным дождем появился граф Шуленбург с рюкзаком, полным напитков. Он прекрасно ладит с Жаннетт С., щебечущей красоткой. Та любит пожилых солидных мужчин. Она без ума также и от Папa: засыпает его письмами. Мы напекли печенья и от души полакомились.

Пятница, 4 февраля.

Я печатала срочный материал в соседней комнате, как вдруг меня позвали к телефону. Звонила из Берлина секретарша Адама Тротта. Наш дом на Войршштрассе разбомбило вдребезги, и я должна немедленно ехать приводить все в порядок. Сюда уже послана девушка мне на замену. Подозреваю, что для этого срочного вызова есть и другие причины. Бютнер опять уехал, но заместитель главного кадровика согласился меня отпустить.

Берлин. Суббота, 5 февраля.

Встала в пять утра, кое-как дотащилась до станции. Тут выяснилось, что тем же поездом в Берлин едет Бланкенхорн. Он тоже улизнул со службы. Существует идиотское правило: никто не может выехать из нашей деревни без особых на то документов, но мы все равно то и дело сбегаем, потому что тут просто не выдержишь - взаперти, вдали от друзей, находящихся в постоянной опасности. Поезд на Берлин был переполнен, большую часть пути мы стояли, но зато Бланкенхорна ожидала машина и он подвез меня до нашего бюро. Там я застала Адама Тротта и Алекса Верта.

Алекс умный и исключительно порядочный человек; к счастью для нас, после того как его дом разбомбили, его подселили к нашему главному начальнику, д-ру Сиксу, и хотя последнего мы все ненавидим и презираем, Алекс может время от времени использовать свое особое положение при нем в благих целях. В результате атмосфера уже не так неприятна, как раньше. Алекс очень недоволен работой Бютнера, что меня крайне обрадовало.

То немногое, что я успела увидеть в Берлине, произвело на меня самое гнетущее впечатление... Похоже, что после налета 30 января все уже окончательно перестало работать.

Потом мы с Адамом отправились на Войршштрассе к Марии Герсдорф. Хотя улица сильно пострадала и раньше, сейчас она разрушена практически целиком; мы постояли в толпе, наблюдающей за тем, как крушат единственную уцелевшую стену. Наш скверик полностью выгорел, за единственным исключением - дома Герсдорфов.

Пообедав с Адамом, я провела с ним остаток дня. Выглядит он совсем нехорошо. Мне так хотелось бы, чтобы он был вместе с нами там, в Круммхюбеле, но я знаю, что он ни за что не согласится уехать из Берлина в такой момент. Он дал мне кое-какие книги и отвез меня на вокзал, где я села на поезд до Потсдама. Готфрид и Мелани Бисмарк были одни. Я словно вернулась к себе домой.

Воскресенье, 6 февраля.

Вернулась в Берлин и пошла в церковь, пройдя полгорода пешком. Разрушена значительная часть Курфюрстендамм. Попыталась разыскать Зигрид Герц, которая жила совсем рядом. Ее дом был единственным уцелевшим. Я стала подниматься по лестнице, но лестница обрывалась на полпути, а ее квартиры не было вообще. Никто не знает, где она теперь. Обедала с Хансом Флотовом, которого тоже наконец сильно потрепало. Он очистил свою квартиру от всей оставшейся мебели, чем-то подпер заваливающиеся стены и живет там в палатке, как бедуин. Потом я вернулась к Марии Герсдорф, и она рассказала мне ужасную вещь. 26 декабря наш старый почтальон, которому она позволила воспользоваться моей разбитой комнатой под карнизом, заболел воспалением легких. Его семью эвакуировали, так что Мария и Хайнц перенесли старика вниз и устроили в кухне импровизированную постель. Врача так и не нашли, и старик умер 28-го. В течение трех дней никто не приходил за телом, и он лежал на кухонном столе, окруженный зажженными свечами. В конце концов к Марии заглянул профессор Гербрандт и, в ужасе от этого зрелища, дал знать властям. Но за телом по-прежнему никто не являлся. 30-го на наш скверик опять посыпались бомбы, и загорелись окружающие дома. Наш тоже загорелся, но был спасен усилиями Кикера Штумма и нескольких его друзей. Когда они носили воду заливать крышу, они много раз задевали труп, а Мария сидела у его ног и делала бутерброды для проголодавшихся мужчин. Какие-то соседи вызвались подбросить тело в развалины горящего дома; Мария предпочитала вырыть яму в так называемом саду, который теперь превратился в груду обломков. Бедняга почтальон оставался в доме еще два дня, и только после этого его наконец увезли.