Берлинский дневник (1940-1945)

Попили с Лео кофе в его квартирке. У него очаровательная старушка мать, которая живет с ним; чудесная, типично русская интеллектуальная атмосфера. Лео сильно хандрит: только что покончил с собой в тюрьме один из его ближайших друзей, работавший в геббельсовском листке «Дас Райх» и часто бывавший у нас в Отделе информации. Лео подозревает, что его заставили это сделать. Художникам сейчас приходится особенно трудно. Молодые все мобилизованы, если еще не погибли; а те, кто постарше, судя по всему, ушли в подполье, поскольку, нечего и говорить, взгляды у них по большей части в высшей степени нонконформистские; так что в обоих случаях им нелегко выжить.

Я выпила так много кофе, что весь остаток дня у меня все плыло перед глазами. Кофе — единственный напиток, который я пью в огромных количествах, как только предоставляется возможность: похоже, что он заменяет все то, чего мы лишены. Курить я практически бросила.

После этого я направилась прямо в Потсдам. Готфрид Бисмарк был один. С ним можно разговаривать о чем угодно, он так хорошо все понимает; но стоит ему оказаться в окружении людей, его раздражающих, как он нервничает и ведет себя, как необъезженная лошадь.

Пятница, 28 апреля.

По утрам Рюдгер Эссен отвозит меня в Берлин. К сожалению, скоро он навсегда уезжает в Стокгольм. Нам будет очень его не хватать; он спокоен, как скала в бушующем море, и никогда не выпускает трубки изо рта. Сейчас его сослуживцы один за другим устраивают в его честь прощальные вечеринки, с которых он возвращается лишь к утру сильно подвыпившим.

На работе застала всеобщую суматоху: «Luftgefahr 15 — hochste Alarmstufe». Это означает, что вот-вот будет крупнейший налет. Однако, на наше удивление, ничего не произошло. В два часа дня д-р Сикс и Алекс Верт предложили мне пойти с ними в Клуб иностранной прессы обсудить за обедом некоторые деловые вопросы. Клуб сейчас находится в пригороде, так как красивое здание в центре города, где он размещался прежде, полностью разрушено. Мы проезжали по районам Берлина, где не осталось ни одного стоящего здания. В клубе мы встретили Адама Тротта: он как раз собирался пообедать с двумя друзьями. Нам достался столик в середине комнаты, окруженный немецкими газетчиками и людьми из АА. Был там и посланник Шмидт, начальник Ханса-Георга Штудница. Он в плохих отношениях с Сиксом (а кто в хороших?) и чтобы позлить его, подошел ко мне пожать руку и громким шепотом сказал: «Не говорите ему, о чем мы разговаривали в Круммхюбеле…»

Стараниями Алекса Верта обед прошел удовлетворительно. Мы говорили о кадровых вопросах Круммхюбеля: у некоторых девушек там растет нервозность. Судя по всему, Сикс привыкает к тому, что я время от времени появляюсь здесь, иногда неожиданно. Он лишь интересуется, что я делаю и когда собираюсь уезжать, а других вопросов больше не задает.

Ужин у Штудница с Берндтом Муммом и Фольратом Вац-дорфом. Ханс Флотов одолжил ему для этого свою квартиру. Я была единственной девушкой. Штудниц мастер вести застолье. Он остроумен и беспощаден, любит производить эффект и не щадит ради этого никого. На этот раз мы столько смеялись, что меня прямо-таки свело судорогой. Такое бывает нечасто и очень полезно.

Янсфельде. Суббота, 29 апреля.

Утро началось прекрасно. Рюдгер Эссен высадил меня у киностудии УФА на Лейпцигер-штрассе, в самом центре города: я должна была взять там фотографии немецких актрис. Не успела я начать просматривать материал, как завыли сирены. Нас немедленно согнали в глубокий просторный подвал. Там находилось около 500 человек, все они были сотрудниками УФА. Две девушки, с которыми я сидела у входа, учили наизусть стихи, а я погрузилась в автобиографию мадам Табуи «Ils l'ont appellee Cassandre»,[160] но тут раздался грохот и погас свет. Немедленно заработали резервные генераторы. Несмотря на то, что здесь все вроде бы прекрасно организовано, я подумала, что могу оказаться заваленной и никто не узнает, где я; эта мысль не подбодрила. Зенитки палили без отдыха, бомбы то и дело разрывались совсем близко. Кругом носились медсестры с пакетами первой помощи. Каждые десять минут нужно было отправлять двоих мужчин-добровольцев качать в подвал свежий воздух.

Через час все кончилось. Я поспешно закончила отбирать фотографии хорошеньких женщин и пошла в издательство «Дойчер ферлаг», то самое, где в свое время подметали полы братья Вандевры; несколько месяцев назад в него попало несколько бомб, и теперь там хаос.

Воздух был насыщен дымом, и мне больно щипало глаза. Я надеялась добраться обратно на работу трамваем, но поняла, когда увидела огромную воронку на перекрестке Лейпцигер-штрассе и Мауэрштрассе, что не получится. Там только, что разорвалась фугасная бомба, разворотив пути. Яма была метра четыре в глубину и столько же в ширину, а по обе стороны от нее ярко пылали дома. Но поскольку дело происходило посреди дня, зрелище было не такое уж и страшное.