Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

Коридор ведет во внутренние помещения поменьше, в которых, видимо, размещались британские офицеры. На столах тоже карты, англо-французские словари. На одном я заметил артиллерийское наставление. В одной из комнат пятна крови на полу. Комендант отважился сообщить, что здесь умерли от потери крови два раненых бельгийца. В каждой комнате под огромными картинами эпохи Возрождения — растерзанные матрасы, на которых спали англичане. Большинство из них в пятнах крови, словно в последние дни на них не столько спали, сколько умирали.

Когда мы покидали ратушу, проходя через зал приемов, я заметил большую бронзовую доску, стоящую у задней стены. Она была испорчена, половина надписи отбита и снята.

«А с ней что?» — спросил я офицера.

Он промямлил что-то насчет чести германских вооруженных сил и что на этой доске была увековечена память о мучениках Лувена — двухстах граждан, расстрелянных в качестве заложников немецкой армией в 1914 году. И всему миру известно, что расстреляли их из-за бельгийских снайперов, убивавших немецких солдат, и что на этой доске было написано что-то о варварстве немцев, и что надо было поддержать честь германской армии, и вследствие этого та часть надписи, где говорилось о «героических жертвах и немецких варварах», была удалена, но зато другая половина, увековечившая героические подвиги бельгийской армии, защищавшей родину в 1914 году, осталась, потому что немцы ничего против нее не имеют — даже наоборот.

Среди развалин на площади железнодорожного вокзала уцелел каменный монумент, у которого немцы и англичане дрались три дня. Он тоже напоминает добропорядочным бюргерам о расстрелянных в 1914 году. На нем даже перечислены их имена. Однако немцы его не взорвали.

На этой площади мы остановились, чтобы перевести дух. Пробираясь через развалины, начинают стекаться испуганные и потрясенные беженцы. Они молчаливы, печальны и полны достоинства. Хотя это и тяжело, но мы останавливаем некоторых из них и задаем вопросы. Наши пытаются докопаться до истины по поводу того, что немцы обвиняют англичан в обстреле библиотеки Лувена, надеясь услышать, что виноваты немцы, и восстановить таким образом против нацистов американское общественное мнение. Но, завидев стоящих рядом с нами немецких офицеров, люди молчали, смущались и ничего не рассказывали. Все утверждали, что ничего не видели. Во время боев их не было в городе. Все бежали в горы.

«Как я мог что-нибудь увидеть?» — возражает старик, со злостью поглядывая на немцев. Бельгийский священник столь же скрытен. «Я находился в келье монастыря, — говорит он. — Молился за свою паству». Немецкая монахиня рассказывает, как три дня пряталась с пятьюдесятью шестью детьми в кельях женского монастыря. Она помнит, что бомбы начали падать утром в пятницу, десятого числа. Что воздушной тревоги не было. Никто не ожидал бомбежки. Бельгия не участвовала в войне. Бельгия никому ничего не сделала… Она замолкает и видит, что на нее смотрят немецкие офицеры.

«Вы ведь немка, не так ли?» — спрашивает один из них.

«Да, — отвечает она и испуганно добавляет: — Конечно, как немка я была рада, когда все закончилось и пришли немецкие войска».

Комендант, приободрившись, хочет свозить нас в монастырь, чтобы поговорить там с другими немецкими монахинями, но мы догадываемся, — что все это в целях пропаганды, и требуем у офицеров двигаться дальше. Выезжаем в Брюссель.

Когда около полудня мы мчимся по пыльной дороге в Брюссель, кто-то из нас замечает Штеенокерзеель и старинный, похожий на средневековый замок, где живет Отто фон Габсбург со своей матерью Зитой, бывшей императрицей Австро-Венгрии. Остановились посмотреть. Здесь бомбили.

Замок Отто представляет собой величественное сооружение, изуродованное многочисленными башнями и сложным очертанием. Вокруг него заболоченный ров. Подойдя поближе, мы увидели, что часть крыши сорвана и одна стена кажется шаткой. Наверняка это последствия взрывной волны от мощного взрыва. Подойдя еще ближе, ви-д4ш две громадные воронки, ставшие фактически частью рва и расширившие его. Здание уцелело только потому, что обе бомбы, минимум пятисотфунтовые, упали в ров, где вода и грязь смягчили силу взрыва. Ров отделяют от замка всего лишь шестьдесят футов, бомбы сбрасывали прицельно. Несомненно, это работа пикирующих бомбардировщиков.

Но зачем бомбить замок Отто Габсбурга? Я задаю этот вопрос одному офицеру. Он не может найти подходящий ответ. В конце концов выдвигает такое предположение: «Наверняка англичане использовали его как штаб. Поэтому он представлял собой настоящий военный объект».