Берлинское кольцо

Он был не слишком умен, этот шарфюрер, оказавшийся в домике на окраине Нима, иначе догадался бы, что его проверяют. Такая мысль, правда, появилась у «Аиста» через некоторое время. Вслушиваясь в тишину, он уловил какие-то звуки – не то шорох, не то шепот, даже скрип двери. Видимо, по комнатам бродила Лилли и с кем-то разговаривала и, надо полагать, не улыбалась больше. Незачем ей улыбаться – она рассказывает о госте, одетом в мундир эсэсовца, рассказывает этому, самому главному, который писал записку и назначил свидание шарфюреру. Сейчас он появится. «Аист» напрягся в ожидании…

Не появился никто. То есть главный не появился. Вошла Аннета со свертком, непонятным свертком, – какая-то коробочка, обернутая в газету и обвязанная тесемкой. Нетяжелая коробочка – продавщица несла ее легко, как комочек ваты.

– Сигареты, – сказала Аннета и мило, как прежде, улыбнулась.

«На какой черт мне сигареты! – рассердился шарфюрер. – Я пришел не за этим!» Но сверток взял и кивнул благодарно хозяйке, словно испытывал величайшее удовольствие…

– Все? – спросил он.

Аннета показала пальцами сумму, которую намеревалась получить. И была эта сумма весьма приличной.

«Одурачили! – вздохнул “Аист”. – Одурачили, как последнего барана. У меня и денег таких с собой нет…» Он с явным огорчением полез в карман и, пошарив, извлек несколько мелких купюр.

Улыбка с лица Аннеты не исчезла, хотя «Аист» на это рассчитывал. Продолжая мило, с лукавством поглядывать на несуразно длинного шарфюрера, она приняла деньги и сказала:

– Немецкий офицер может курить подарок Лилли. «Подарок! Мне вовсе не нужен твой подарок, – зло сверкнул глазами “Аист”. – Мне нужен тот, кто позвал сюда». И шарфюрер решительно шагнул к двери, только что захлопнувшейся за Лилли.

– Нет! – запротестовала она.

Рука ее преградила путь шарфюреру, и была эта рука, при всей своей миниатюрности, крепкой и упрямой. Она даже оттолкнула «Аиста».

– Кто там? – требовательно спросил шарфюрер.

– Я одна, – ответила Аннета.

– Лжешь! Ты с кем-то разговаривала.

– Одна, – повторила уже строго Аннета. – Разве немецкий офицер ревнивый?

Он не хотел верить, да и не нужна была ему эта отговорка сейчас, мешала. Поэтому, взяв за плечи Аннету, «Аист» отодвинул ее, будто перенес с места на место, и, когда препятствие исчезло, отворил дверь. Аннета была, кажется, права. В соседней комнате никого не оказалось. Пустовала и третья комната, маленькая, выходившая окнами и дверью в сад, зеленый и уже цветущий…

Безлюдье не удивило, а озадачило «Аиста», – он ясно слышал шепот. Значит, тот, главный, исчез. Не могла же Лилли разговаривать сама с собой!

– Где? – спросил он следовавшую за ним по пятам Аннету.

Она пожала плечами, пожала так, что нельзя было усомниться в ее искренности – она в самом деле была одна.

– Немецкий офицер курит сигареты? – произнесла Аннета со своей неизменной очаровательной улыбкой. – Пусть немецкий офицер курит сигареты… Это – испанские!

– Дура! – выругался «Аист».

Аннета продолжала улыбаться, словно ее похвалили. Он вернулся в переднюю, взял сверток и покинул домик. Покинул, даже не попрощавшись с хозяйкой.

По дороге в казармы шарфюрер свернул на тропинку, ведшую к зарослям шиповника, присел в тени и принялся рассматривать сигареты. Все пачки были запечатаны, лишь одна чуть надорвана. Он раскрыл ее.

Между сигаретами лежала свернутая вчетверо бумажка, тонкая, как шелковая ткань, и такая же прозрачная. И на бумажке всего несколько слов:

«Бегите из Нима. Вас ищет гестапо…»

А на другой стороне приписка, едва приметная глазу:

«Друзья встретят вас по дороге на Монпелье. Пароль…»

10

В белоэмигрантской газете, что выходит во Франкфурте-на-Майне, промелькнула заметка на последней полосе в самом низу. Маленькая, набранная нонпарелью. Собственно, это была не заметка, а некролог. Ее хотели дать в траурной рамке, как обычно делают газеты в подобных случаях, но траурных рамок в последнее время стало появляться так много, что редактор счел неудобным добавить еще одну. В заметке сообщалось, что скончался на семьдесят втором году жизни старейший русский эмигрант князь Галицын, заслуги коего перед Белым союзом в Германии велики и неоценимы. Соболезнование никому не выражалось, так как князь был одинок и не оставил после себя на этой земле никого.

Говорили, будто в редакции шел спор – публиковать сообщение о смерти Галицына или дать информацию о злодейском его убийстве. Князя нашли недалеко от ресторана «Тройка» мертвым, со следами ранения в область сердца. Жизнь Галицына прервало тонкое жало стилета, проникшее в грудную клетку сзади, видимо, когда он шел ночью домой. Князь всегда возвращался из ресторана пешком. И всегда один. Кто-то настиг старого, уже уставшего жить на этой грешной земле князя…