Берлинское кольцо

— Ничего, — успокоившись и даже несколько осмелев, ответила Рут. — Мы просто не касались его друзей… Нам было не до этого…

Досадливый вздох вырвался у незнакомца, и был он такой естественный, такой человеческий, что «шахиня» даже посочувствовала своему огорченному собеседнику, несколько минут назад смертельно напугавшему ее.

— Могу я задать вопрос?

— Задавайте!

— Вы туркестанец?

Даже попытки скрыть себя незнакомец не сделал:

— Туркестанец.

— Конечно, не друг унтерштурмфюрера?

— Нет.

— Скажите, если бы вы получили имя друга, как бы распорядились им?

Незнакомец, видимо, улыбнулся, потому что в ответе, прозвучавшем после недолгого молчания, было тепло усмешки.

— Мы еще не поменялись ролями, фрау Хенкель. Или вы не чувствуете этого?

— Имеется в виду пистолет?

— Не только пистолет! Возможность превратить «шахиню» в простого диктора «Рундфунка», и это превращение займет всего несколько часов. Именно столько, сколько длится дорога до Тиргартена… Итак, имя!

— Его нет.

— Вспоминайте!

— Бесполезный труд. К тому же, я устала стоять.

— Все зависит от ваших способностей быстро решать…

Он намеревался сказать еще что-то строгое и злое, но не успел.

Рут заплакала. Неожиданно и совсем некстати. Заплакала как-то тихо, жалостливо, по-детски всхлипывая и вздрагивая плечами. Большую обиженную девочку напоминала она сейчас, и это сходство с ребенком могло растрогать даже самого решительного и сурового человека. И все нее незнакомец повторил:

— Вспоминайте!

— Имена не назывались, — глотая слезы, произнесла она. — Или вы не слышите то, что вам повторяют. Не назывались…

Решительность незнакомца начала, кажется, постепенно гаснуть. Он переступил с ноги на ногу, о чем Рут догадалась по громкому чавканью мокрых листьев. Переступил и опять вздохнул. Однако голос сохранял все те же строгие нотки, и они предназначались для плачущей «шахини».

— Упрямство ничего не принесет вам, кроме неприятностей. Вы сами себя мучаете, фрау Хенкель…

Он ожидал новых, более жалобных всхлипов, даже рыдания ожидал, а Рут вдруг смолкла и сказала тихо:

— Отпустите меня…

— Что?!

— Я уйду…

Незнакомец не сдержался и выпалил самое обычное, нелепое выпалил:

— Сумасшедшая!

Надо было, видимо, стрелять, уж если угроза произнесена в самом начале. А незнакомец не выстрелил. Женщина сделала шаг, второй, третий и наконец уверенно заспешила к дороге. Голубое пальто ее, отороченное белым мехом, удалялось, растворяясь в сизоватом тумане.

Рут почти бежала. Бежала к машине, чтобы как можно скорее избавиться от страха, вызванного этой нелепой, дикой встречей. Но на шоссе ее ожидало новое испытание. Кажется, она ошиблась в направлении. На обочине не было разлапистого, утконосого «БМВ». Рут перескочила через кант, обрамляющий бетонную полосу, и глянула вдоль дороги. Тревожные и требовательные глаза ее не нашли ничего, кроме голой ленты шоссе, кроме тумана и мокрели. Тогда она побежала влево, словно хотела догнать исчезающее, столкнулась с пустотой, вернулась назад и застыла у дорожного знака. Здесь, именно здесь стоял ее «БМВ». Не с ума же она в самом деле сошла!

Она плакала, теперь уже громко и безутешно. Плакала не для кого-то, а для себя. Слез было много, но они не утешили Рут. Вытерев ладонями, просто ладонями, глаза, она повернулась и покорно, как человек, который понял, что обречен, пошла снова в лес. Снова к той самой полянке, откуда только что сбежала. Не легко было отсчитывать шаги по собственным следам.

На полянке никого не оказалось. Но она не поверила пустоте.

— Слушайте! — произнесла она требовательно, обращаясь к деревьям, будто они были живыми. — Я не знаю имени… но он из Роменского батальона… Простой эсэсман.

Она подождала ответа. Лес не откликнулся. Тишина сделалась, кажется, еще глубже и равнодушнее. Тогда Рут в исступлении крикнула:

— Я ничего не знаю!.. Понимаете, ничего!

И когда снова повторилось безмолвие, она без надежды на отклик, тихо произнесла:

— Верните мне машину…

Одно из деревьев, какое Рут не разобрала, ответило:

— Машина за поворотом.

— За поворотом?! — ужаснулась она — ей предстояло отшагать добрых два километра в слякоть и холод.

— Могла быть и дальше. Это зависело от вас, фрау.

— Благодарю! — выдохнула она.

Надо было идти. И она поплелась нехотя и устало к шоссе. Что-то мешало ей ощутить легкость, которую приносит избавление от опасности. Ловушка, вроде, раскрылась, возвращена свобода, но право быть снова «шахиней» не вознаграждает за испытанный страх и унижение. Другая, совсем другая плата нужна Рут. Она не знает, какая. Но обязательно плата.

— Постойте, фрау.

Охотно, даже слишком охотно Рут остановилась.

— Мы не прощаемся, — произнес голос. — К новой встрече приготовьте сведения об эсэсмане из Роменского батальона.

— Когда? — заторопилась она с вопросом и тем выдала свой интерес. Глаза ее бегали от дерева к дереву, пытаясь найти говорившего, но ничего не находили. Мешал туман, проклятый туман.

— Когда и где, никто не знает. Вас спросят: «Как чувствует себя супруг? Не жалуется ли на сердце?» Вы ответите: «С сердцем все в порядке. Вот горло пошаливает…» Запомнить легко…

Она кивнула.