Берлинское кольцо

— А если бы вас пригласили? — так же тихо, как и Фельске, произнес Дитрих. — Вы бы установили, что это не Исламбек?

Фельске хихикнул:

— Вряд ли…

Хохоток донесся из того же закрытого ящика.

— Почему? — напряг внимание Дитрих.

— Да потому, что в лесу никого не было.

— Как не было?

— Ну, как не бывает… Пустое место, и все. И это естественно. Зачем убивать, да еще бросать человека, за которого полиция обещает пять тысяч марок. Посудите сами, господин майор, кому не нужны пять тысяч марок, даже во время войны…

— Но деньги никто не получил, — дал справку Дитрих.

— Тем более, значит, никто и не охотился за вашим унтерштурмфюрером. Бесплатно никто не станет наживать себе неприятности. Надеюсь, вы со мной согласны, господин майор?

— М-да, — тяжело вздохнул Дитрих и постучал пальцами по столу. Это было проявлением полного разочарования и даже тоски. — Я вас понял… Вы свободны, господин Фельске!

Фельске, довольный собой, раскланялся и заторопился к двери.

— Послушайте! — превозмогая отвращение, остановил его Дитрих. — Все-таки… вы уверены, что унтерштурмфюрер не убит? По внутреннему чувству? Просто как человек, знавший его…

Фельске придал своему лицу важность и с достоинством, даже с торжественностью изрек:

— Уверен.

Значит, жив! Боже мой, сколько забот наваливается на уставшего Дитриха. И не простых забот: надо понять — кому и зачем понадобился двойник. А это не только трудно, но и не нужно сейчас Дитриху. Фронт настойчиво, уверенно приближается к рейху. Уже нет больше русских оккупированных областей, нет практически, хотя барон Менке звонил вчера и сказал (застенчиво сказал, словно извинялся перед ним, Дитрихом), что Восточное министерство сохраняется, ведь еще существует часть Белоруссии, есть Польша, Румыния. Жалок в своей застенчивой наивности доктор Менке. Чувствует старик — конец близок, его конец — руководителя идеологического отдела Остминистерства. Правда, барон сказал: «Это временно. Работа не сворачивается. Ведь будет контрнаступление. Должно быть». Сказал, но сам не верил в это. Да и кто верит! И вот, когда уже исчезает надежда и люди думают о себе больше, чем о рейхе, надо заниматься каким-то двойником, надо разговаривать с кретином Фельске и еще с кем-то. Надо, потому что Исламбек, кажется, оказался правым: «Они будут стремиться к главному, даже когда исчезнет он сам». Они действительно идут. Идут, оставаясь неизвестными.

Отбросить этих неизвестных и вместе с ними неожиданно воскресшего двойника или включиться в поиск, в борьбу? Отбросив его, можно зачеркнуть и остальное, На какое-то время, очень короткое, Дитриху представляется листок донесения без имени Исламбека. Просто чистый листок, а еще лучше с ясной, вселяющей в сердце тишину фразой: факт не подтвердился. Никакого Исламбека в деревне Н. нет!

Кстати, где находится эта деревня? Откуда поступило донесение? Ага, западнее Минска, вблизи линии фронта. И ожидается отход, поэтому просят ответить срочно.

Дитрих встал и прошелся по комнате. Вначале рассеянный, ищущий в движении какого-то равновесия. Потом шаги приняли ритм или сами создали его, и он стал вымерять пол вдоль глухой, стены, все той же стены, где обычно сидели арестованные во время допроса, где сидел Исламбек. Вымерял минуту-две, а может, больше. Мысли и движения его прервал сигнал воздушной тревоги. Предварительный сигнал — Берлин ждал самолетов, идущих с Севера или с Востока. Откуда именно, Дитриха интересовало, и он подошел к столику и включил приемник. Диктор заканчивал сообщение: «…зону Мекленбурга. Через пятнадцать минут рассчитывать на воздушную тревогу а Берлине…»

Опять Мекленбург. Все еще вражеские бомбардировщики идут с севера! Дитрих посмотрел через решетчатое окно во двор, где в подвалах и полуподвалах внутренней тюрьмы арестованные ждали очередную бомбежку. Ждали как блага. Пока на дне каменного колодца было тихо. Через несколько минут наряд автоматчиков из дивизиона внутренней охраны пробежит по серым звонким плитам, потому что под коваными сапогами они оглушенно гремят, и рассеется в подъездах и нишах. Там, отупевшие от страха и злобы, автоматчики будут ждать налета. Налета и возможного побега арестованных: бомбы способны попасть в гестапо, почему бы им действительно не попасть в гестапо, если они попадают во все, что имеет стены и крышу. И, разворотив камень, бомбы откроют железные двери, снесут решетки, сорвут ворота. Дадут арестованным свободу. Люди побегут. По ним, бегущим, и должны будут стрелять автоматчики, если, конечно, сами уцелеют. Последнее маловероятно, однако внутреннее расписание предусматривает сохранение жизни солдата и выполнение им своего долга.

Это расписание обязывает стрелять и самого Дитриха. Поэтому он вынимает из ящика стола пистолет и кладет в карман кителя. На всякий случай. Он не верит в существование бомбы, которая поразит эти стены. Гестапо никому не нужно. Пока, во всяком случае. Пистолет же напоминает о дисциплине, которую обязан соблюдать Дитрих.