Берлинское кольцо

— Благодарю. Теперь остается предупредить о совершенном пустяке: жена президента остается в купе еще пять минут, а затем может вызвать проводника и пожаловаться на неисправность плафона — в нем, кажется, перегорела лампочка… Спокойной ночи, фрау!

Она не сдержала себя. Через минуту, а может и раньше, рука ее потянулась к двери и стремительно отдернула створку — ей хотелось поймать взглядом удаляющегося собеседника — шаги его стихали в конце прохода, — поймать, если не всего, то хотя бы какую-то деталь одежды, приметить особенность походки. И наткнулась на гестаповца — совсем рядом, у закрытого окна. На нашивку наткнулась, что горела у локтя, — СД. А потом только увидела всего гестаповца, лицо его и холодную улыбку. Это был Берг. Он стоял, опершись на перекладинку, и курил.

Чертовщина! Почему здесь гестапо? Почему здесь Берг? Она не видела его в вагоне до этой минуты, не заметила и при посадке. Еще не соединив воедино разговор с незнакомцем и появление Берга около купе, она машинально спросила:

— Вы не заметили, кто сейчас прошел здесь?

— Сейчас? — удивился Берг.

— Да, только что…

— Никто не проходил, — ответил Берг твердо и снова холодно и, кажется, насмешливо улыбнулся. — Между прочим, добрый вечер, фрау!

— Добрый вечер! — растерянно произнесла Рут и задвинула дверь.

«Шахиня» вернулась к мужчинам, которые уже не шумели весело, как прежде, а озабоченно о чем-то переговаривались. И пили вино, деловито, со злостью, словно хотели заставить себя опьянеть. Впрочем, министру здравоохранения сделать это удалось — он полулежал на диване, откинув голову и открыв молочному свету скупого плафона свое сине-бледное лицо.

— Убьют… — шевелил он нетвердыми губами. — Пусть убьют. В конце концов нам всем туда дорога… Только не надо торопиться.

На него не обращали внимания, как не обращают внимания на выбывшего из игры партнера. Когда вошла Рут, все смолкли разом и уставились на «шахиню» непонимающими и удивленными глазами. Никто не ожидал ее. Конечно, она имела право вернуться, это не противоречило стилю госпожи, предпочитавшей веселую компанию скучному одиночеству. Но в соседнем купе был ее муж, Вали Каюмхан. Оставить президента ради сборища его слуг — не слишком ли смело для «шахини»! Или что-то случилось? Широко распахнутые глаза Рут будто звали на помощь, требовали участия. Именно это заставило всех смолкнуть, в том числе и пьяного шефа эскулапов — он споткнулся на полуслове. «Шахиня» должна была что-то сказать. Однако она не сказала. Опустилась на диван, брезгливо отбросив почти безжизненную руку министра здравоохранения.

— Налейте мне вина! — потребовала она у полковника. Именно у полковника, который сидел возле дверей, далеко от бутылок, от столика, от всего далеко. Неуверенно и как-то застенчиво, словно стыдился собственных движений, он взял бутылку и стал наливать вино в протянутый «шахиней» бокал. — Полнее, штандартенфюрер!

Он налил до краев и с облегчением вздохнул, когда убедился, что не пролил ни капли и темно-малиновая жидкость, колеблясь, поплыла к губам «шахини».

— Где отец? — остановил это почти торжественное движение Хаит.

Рут прежде выпила, не торопясь, с подчеркнутой осторожностью поставила фужер на край столика, на самый край, так, что он едва не повис и этим напугал Хаита, а потом уже ответила:

— Вы спрашиваете о президенте?

— Да, кого же еще можно назвать отцом!

— Его нет… — Глаза ее вдруг стали мутными, отяжелевшие веки почти упали, словно «шахиня» засыпала. — Его нет… И не было в поезде. Вы поняли меня, господа?

— Но, янга… — попытался вернуть президентшу к недавнему разговору с проводником министр пропаганды. — Вы же сами сказали, янга…

Рут не любила это мусульманское обращение к себе — янга, ей не хотелось называться сестрой старшего брата. Разве нет ничего более величественного у этих сынов Азии, хотя бы «шахини»! Или они не решаются поднимать дочь простого переводчика на пьедестал. Она для них недостаточно знатна?

— Я сказала! Или кто-то еще сказал! Главное, вы ничего не слышали. Президента здесь нет и не было… И будем продолжать нашу милую беседу… На чем мы прервались, господа?

— Да, да, — подхватил мысль «шахини» Баймирза Хаит. — На чем мы прервались? Впрочем, какое это имеет значение…

— Имеет, имеет, — снова оживилась Рут. Снова вспыхнули ее глаза радужным огнем и кокетливые синие ресницы затрепыхали у самых бровей. Куда-то сгинула тревога, следы только что пережитого ни в чем не примечались. Лишь голос оттенялся волнением. — Полковник хотел принять наказание за отказ подчиниться… Пейте, или я вас казню!

Штандартенфюрер, которому игра начинала нравиться, пожал раздумчиво плечами.

— Пожалуй, я выпью… Священная птица лишь раз в году дарит нам богатство. Не надо упускать счастливый миг.