Сильвио Берлускони улыбается, как будто только что вошел на съемочную площадку вечернего ток-шоу. Мои вопросы совершенно его не смущают, его ничем не возьмешь. В глазах миллиардера загорается веселый огонек, он как будто бы рад высказаться и готов раскрыть все свои тайны. В саду стоит тишина, слышен только голос Берлускони и редкий щебет ласточек. Подводя итог многолетней войны с итальянскими судьями, он излагает собственную рафинированную версию произошедшего. Как он может утверждать, что никогда не делал ничего незаконного?
Берлускони как будто зачитывает стих Ветхого Завета.
“Правда заключается в том, – заявляет Берлускони, – что все обвинения в мой адрес появились лишь по одной причине: внутри итальянской судебной системы существует раскол. Наши судьи стремятся построить социализм и в качестве инструмента используют правосудие. Это означает, что все, кто встает на пути у левых, подлежат ликвидации. Судьи ополчились на меня, когда я решил пойти в политику. Они до сих пор не могут успокоиться и делают все возможное, чтобы устранить меня. Они пытались это сделать несметное количество раз”.
Противник политики Берлускони может назвать это его личной пропагандой. Однако Берлускони верит в то, что говорит, в этом нет сомнения. Миллиардер встает, он устал от битвы, но сохраняет самообладание. Он делает знак своим помощникам, коротко беседует по телефону, идет поздороваться с Франческой Паскале и отправляется в дом, где у него запланирована встреча. Его ждут в столовой, которая напоминает импровизированный дата-центр, поскольку повсюду лежат распечатки
Глава 10
Ливийская авантюра
Яне хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”.
Полковник Муаммар Каддафи пил чай в пустыне и открывал душу своему другу Сильвио Берлускони.
На полковнике был его самый живописный наряд – галабея ярко-горчичного цвета. Он угощал премьер-министра Берлускони экстравагантным, как обычно, завтраком в просторном бедуинском шатре с кондиционером. Происходило это на территории дорогостоящей военной базы неподалеку от ливийской столицы – одной из множества подобных баз, которые стали уже приметами фирменного стиля Каддафи.
Стоял теплый зимний день – 10 февраля 2004 года, и Берлускони только что – первым из крупных западных лидеров – нанес Каддафи визит после того, как тот “вернулся с холода”.
“Когда я увидел, как Саддам выбирается из этой паучьей норы, – так Каддафи рассказывал Берлускони, – то решил, что не хочу кончить, как он”.
Тем, кто находился поблизости и слышал его слова, показалось, что ливийский правитель говорит серьезно. Еще минуту назад Берлускони хвалил Каддафи за его недавний отказ от терроризма и за то, что в декабре прошлого года он остановил программу создания ядерного оружия. После чего спросил с грубоватой прямотой: почему ливийский диктатор вдруг изменил тактику? И вот теперь он услышал ответ.
На камеру оба лидера улыбались, но в действительности Берлускони было нелегко беседовать с говорливым ливийским лидером. Всякий раз, когда Берлускони приносил извинения за злодеяния Италии в Ливии в годы муссолиниевской колониальной оккупации, полковник просил какой-нибудь материальной компенсации. Во взаимодействии Каддафи с Западом деньги имели не меньший вес, чем самолюбие.