Бермудский Треугольник (СИ)

— Какая чудесная у нас молодёжь! — переполненный впечатлениями, воскликнул он, после чего зябко запахнулся в дырявую промасленную телогрейку без пуговиц и, поправил не менее старую парусиновую кепку.

— Я бы с такими в разведку пошёл! — согласился его друг.

— Да-а-а, уж! С нами только в разведку ходить! — добавил Веничка, пытаясь заправить свои породистые уши в дачную кепку. — В Америке с такой подготовкой нас бы даже в скауты не приняли!

Пройдя квартал, друзья остановились для рекогносцировки. Поскотин туже затянул пожарный ремень на старой солдатской шинели и стал шарить в ней по карманам.

— Спички куда-то дел! — посетовал он.

— Ты бы ещё в моей телогрейке поискал, — добродушно посоветовал Вениамин.

Он не спеша снял брезентовые рукавицы-верхонки и чиркнул спичкой, после чего поднёс огонь к номеру дома.

— Сорок третий!.. А нам какой надо?

Герман откинул полы шинели и вынул из кармана клочок бумаги.

— Тридцать седьмой — «Вэ»! Давай будем возвращаться.

— Да нет же! Достаточно перейти улицу и пойти по нечётной стороне.

— А где ты здесь видишь улицу?.. Опять заблудились! — констатировал Поскотин.

Поиски Вероникиного дома заняли немногим менее часа. Друзья, с трудом обнаружив россыпь тридцать седьмых домов, дважды их обошли, каждый раз делая перекур у парадного крыльца с номером «37-Г», пока, наконец, запоздалый негр с помятой валторной через плечо не указал им на одиноко стоявшую «свечку» в окружении недостроенных многоэтажек.

Разрушительная страсть

Лифт в новом доме не работал. Измученные путешественники решительно поднимались на одиннадцатый этаж, обходя уснувших на лестничных пролётах недавних новосёлов. На шестом этаже влюблённая парочка стыдливо метнулась в темноту тамбура, оставив после себя стойкий запах дешёвой косметики и шоколадных конфет, которые быстро растворялись в табачных запахах и миазмах кислотных луж недельной мочи.

— Логово пролетариата! — брезгливо процедил аристократичный Вениамин, обходя у мусоропровода очередную скрюченную жертву новогодней ночи.

— Печальное наследие капитализма! — добавил Герман идейного смысла в его реплику, после чего сморщился и прикрыл нос рукавицей.

Дверь квартиры открыла Ольга. Скрестив руки, она стояла, облокотившись о косяк.

— Боже праведный! — воскликнула женщина. — Надюша, Вероничка, идите сюда! Наши ухажёры пришли!

— Не наши, а ваши! — скорчив брезгливое выражение, ответила прапорщик Вероника. — Им ещё повезло, что мой Василий ушёл в ночную смену, а то бы сейчас зубами ступени считали.

— Ничка! Не будь злюкой! — закудахтала Надежда. — Ты посмотри, сколько тягот они перенесли!

В это время страстотерпцы бочком входили в квартиру. Герман открыл рот, чтобы начать оправдываться, но Ольга его перебила.

— Вы только посмотрите, на что он похож! Я, как дура, спешила отдать супружеский долг, чтобы только с ним увидеться, а это чучело!..

Поскотин, глубоко потрясённый словосочетанием «супружеский долг», молча снимал с себя архаичные одежды. Рядом, обнявшись с Надеждой стоял Мочалин, теребя её локоны. Их скорбные фигуры до мелочей напоминали дежурный эпизод сотен военных лент, в завершении которых герой-фронтовик попадает в объятия верной супруги.

— Девочки, я ухожу! — вдруг резко прокрякала Ольга, бросаясь к вешалке с одеждой.

— Нет, милая, не выйдет! — воспротивилась хозяйка квартиры. — А мне что прикажешь с этими делать? Заварила кашу — сама и расхлёбывай!

Мочалин, утробно воркуя, ещё удалялся в спальню, когда пришедший в себя Герман решительно направился в кухню, где исходящая негодованием Ольга прикуривала от сигареты прапорщика Вероники.

— Как твоя фамилия?! — с порога спросил он.

— Моя? — хором переспросили женщины.

— Той, что супружеский долг отдала!

— Ах, вот оно что! — взвилась уязвлённая Ольга. — А ты, выходит, свою жену только по театрам водишь?! Запомни, Соколова я! И муж у меня — Соколов! И что мы с ним вместе делаем — никого не касается!

— В таком случае, прощайте! — отрезал молодой человек и повернулся к выходу.

Следом за ним бросилась Вероника.

— Куда ты на ночь глядя?! Ты даже не знаешь нашего района.

— Не пропаду!

— Иди, сядь на кухне, а я с Ольгой переговорю.

Герман боком вошёл в дверь, пропуская разъяренную женщину, которую за руку выводила Вероника.