Бернард Корнуолл

- Отобьют Саламанку, - объяснил Шарп, - отрежут Веллингтона от баз снабжения. А, вообще, им для этого даже Саламанку брать необязательно. Достаточно перехватить дорогу на Сьюдад-Родриго и день-другой громить обозы. Носачу, хочешь-не хочешь, придётся разворачиваться и что-то делать с гадёнышами. Его это не обрадует.

- Значит, нам надо остановить их?

- Надо.

- Почему ты не вызовешь подмогу?

Шарп замялся.

- Не уверен, что французы всё же придут? – догадалась испанка.

Шарп нехотя признался:

- Не уверен.

- Боишься выставить себя дураком?

- Если я подниму тревогу, а лягушатники не явятся, меня запрут в квартирмейстеры до скончания веков.

- Ричард, ты преувеличиваешь. – Тереза покачала головой, - Кто посмеет так поступить с тобой? Ты захватил Орла, прорвался через брешь в Бадахосе. Напиши депешу с требованием подкреплений. Напиши.

- Ты не понимаешь. Я могу захватить тысячу Орлов, и всё равно меня никогда не признают ровней. Какие бы эполеты ни красовались на моих плечах, для высокородных носов от меня всегда будет разить солдатом. Стоит мне допустить малейший промах, Тереза, и мне конец. Меня смешают с грязью, искренне полагая, что там мне самое место.

- Напиши письмо. – терпеливо повторила Тереза, - Как только появятся французы, я лично отвезу депешу в Саламанку. Первый же выстрел в холмах, и я поскачу. Тебе не придётся стоять насмерть, Ричард.

Предложение Терезы имело смысл, так что Шарп спустился в офицерскую столовую, зажёг свечу и разбудил прапорщика Хики. Юноша получил положенное сыну эсквайра образование и со словами обходился ловчее командира. «…У меня есть основания полагать, - писал Хики, - что колонна французов движется к укреплению, которым я имею честь командовать. Отразить нападение противника теми силами, что я располагаю, не представляется возможным, поэтому настоятельно прошу прислать мне дополнительные войска. Капитан Ричард Шарп.»

- Дату и время ставить? – уточнил Шарп у жены.

- Необязательно. Я скажу там, что ты торопился.

Хики, до предела смущённый присутствием Терезы (он спал в одной сорочке и одеться не успел), поправил сползшее с голых ног одеяло и робко подал голос:

- Французы, правда, придут, сэр?

- Считаю, да. А что? Страшно?

Ответил Хики не сразу:

- Да, сэр. Страшно.

- Зачем же в армию пошёл?

- В армию я пошёл, сэр, повинуясь воле моего батюшки.

- Твой отец хочет твоей смерти?

- Надеюсь, нет, сэр.

- Однажды я тоже был прапорщиком, Хики, - скривил губы Шарп, - …и получил хороший урок того, что значит быть прапорщиком.

- И что же это за урок, сэр?

- Жизнь прапорщика дешевле дешёвого, Хики. Дешевле дешёвого. Приятных снов.

Шарп и Тереза вернулись на стену.

- Ты жесток, Ричард. – упрекнула стрелка жена.

- Честен.

- Твоя жизнь тоже была дешевле дешёвого, когда ты был прапорщиком?

- Ещё дешевле. Потому и попёрся на тот чёртов утёс, на верную смерть… Сорвись я, никто бы не плакал.

А кому придётся переться на утёс завтра? И где именно будет этот утёс? Вопросы, вопросы… Не упустил ли чего Шарп? Явятся ли ублюдки? А, если явятся, удастся ли их остановить? Шарпа бил мандраж. Вроде всё было готово к встрече французов, но жила внутри тоскливая обречённость, будто он уже проиграл. Проиграл, ещё не вступив в бой.

Люди Терезы в четырёх километрах от Сан-Мигеля жарили на костре зайца. Они развели огонь среди оливковых деревьев в ложбине, предварительно удостоверившись, что пламя не видно с дороги, проходящей под их убежищем. Если на тракте покажут нос французы, партизаны заметят их первыми, и гром перестрелки послужит сигналом для британцев в форте.

Капитан Пеллетери не увидел костра. Зато он обратил внимание на бледный, слабенький отсвет, мерцающий на плоской поверхности уходящей вверх скалы. Жечь костёр в испанских горах могла позволить себе лишь одна категория местных жителей, - гверильясы. Пеллетери поднял руку, давая знак своим остановиться.

Костёр жгли слева от дороги, и капитан не сомневался, что кто-то из партизан наблюдает за трактом. Надо было искать другой путь. Справа капитан углядел глубокую расселину, пролегающую, похоже, до самой реки. С того склона, где горел огонь, расщелина не просматривалась.

Гусары Пеллетери обмотали тряпьём ножны сабель, дабы те не клацали о стремена. Со стуком копыт сделать было ничего нельзя. Пеллетери еле слышно сказал своим парням: «Идём медленно. Медленно и тихо»

Спешившись, они сторожко спустились в поросший травой распадок. Он сворачивал на север, где-то в середине мельчая, и Пеллетери взмок. Высвеченная луной седловина – идеальное место для засады, на поросших кустарником тёмных склонах могли скрываться десятки партизан, но выстрелы не прозвучали, и у Пеллетери отлегло.

На выходе из расщелины капитан передал поводья сержанту и пошёл осмотреться.