Бернард Шоу

Американские издатели Шоу — Додд Мид и Компания — предложили мне отредактировать несколько томов его переписки. Я спросил совета у Шоу и выслушал следующее: «Успех вашей книги, видно, всех сбил с панталыку. Подавай всем книгу обо мне, картину обо мне, все что угодно обо мне. Скоро эта потребность иссякнет. А с письмами — дело сложное. За свою долгую жизнь я написал невероятно много писем и среди них — ни одного зряшного (и на досуге приходилось работать), так что в каждом есть хотя бы капля смеха и хотя бы капля хорошего чтения. Потому-то, надо думать, их и сохранилось великое множество, хотя они не сразу стали ценными манускриптами. Я никогда не оставлял себе копий, и мои письма разбросаны по всему свету, как оберточная бумага у малвернского маяка после воскресных пикников. Должен сказать, что однажды их уже пытались собрать — нашлись такие умники. Американец Уэллс, знаменитый букинист, который, не задумываясь, швырял тысячами, стал вдруг предлагать бешеные деньги за письма Шоу и, пока они к нему несметными стаями слетались, без устали убеждал меня отредактировать это собрание. В конце концов он устал и пригласил в качестве составителя Эшли Дьюкса. Но Эшли отобрал только театральные письма, сгруппировав их вокруг имени Дженет Эчерч. А мне уже не хотелось ворошить былое и фигурировать в качестве театральной знаменитости, а не художника-философа, да еще без такого напарника, как Эллен Терри. Габриель Уэллс, видно, еще держит при себе эти горы корреспонденции. В случае его кончины, — а он от меня не очень отстанет, я думаю, — письма скова развеются по ветру. Авторское право на них остается за мной и когда-нибудь войдет в настоящую цену.

Все же я настоятельно рекомендую вам сколько можно отлынивать от этой работы, даже понимая, что рано или поздно с ней свяжется кто-нибудь другой. Ведь на это понадобится столько же времени, сколько хватило бы на полдюжины биографий. И потом, имейте в виду прибыли Уэллса и мой куш — что вам-то останется? Я вам не стану помогать, даже если буду жив. На это ушло бы все мое время, а у меня его не осталось на возню с тем, что я разбросал по дороге.

Напишите-ка Додду Миду, что не видите реальной возможности взяться за это дело на тех условиях, которые мог бы вам предложить любой из известных вам издателей. Поэтому вы вынуждены отказаться в пользу какого-нибудь энтузиаста, у которого хватит личных сбережений, чтобы заняться этим бескорыстно».

Я внял его совету. Но совет этот был не последним: «Раз Шекспир и Шоу у вас уже позади, не пора ли взяться за Диккенса? Пока что о нем у нас пишут одни адвокаты дьявола[192]

: от них жди только козней. Все его знаменитые современники давно уже вымерли. Иные из них — Виктория, Дизраэли — даже попали на экран. Любой выбор, кроме Диккенса, ознаменует ваше падение с высот Шекспира и Джи-Би-Эс!»

Я уже не раз задумывался о биографии Диккенса. Шоу, в свою очередь, уже несколько раз пытался поочередно отговорить меня от биографий: Гилберта и Салливена, самого Шоу, Конан-Дойля и Оскара Уайльда. Теперь он диктовал свой план действий: «А покончите с Диккенсом, можете поразмыслить на свободе об Уолтере Сэвидже Лэндоре. Из его «Воображаемых разговоров» вы поймете, до чего несносны личности, лишенные силы характера, которая отличает Шекспира, Шоу, Скотта и Дюма. И о Ли Ханте не забудьте! С обоими встретитесь в «Холодном доме». Там они Бойторн и Скимпол»[193].

Я почувствовал, что, если соглашусь на все предложения Шоу, он не остановится перед тем, чтобы присоветовать мне наново переписать «Биографии великих англичан». Пришлось сидеть и помалкивать.

СМЕРТЬ ШАРЛОТТЫ

В последние годы жизни Шоу проводил большую часть времени в Эйоте-Сент-Лоренсе. Лишь изредка он выбирался в Лондон. В эти дни эйотская прислуга отдыхала, а он отдавал себя в руки тех, кто хотел с ним увидеться. Все утро непрерывным потоком к нему шли друзья и знакомые, так что на дела едва хватало времени.

Проблема прислуги мучила его жену в течение всех военных лет. Но еще больше ее тяготила ужасная болезнь. В конце 1942 года Шоу сообщал Рафаэлю Рошу: «Мою беднягу-жену скрутила в бараний рог osteitis deformans[194]. Она ужасно страдает уже три года. Теперь ее болезнь признали неизлечимой. Мы оба глохнем и понемногу дуреем».

На свое собственное здоровье он, к счастью, не мог пожаловаться. Годы были не властны над его деятельной натурой. После большого снегопада в январе все того же 1942 года секретарь Шоу Бланш Пэтч застала его в пять часов вечера в саду без шапки и без пальто. Он счищал с крыльца снег. А весной 45-го, вернувшись из Лондона, она увидела его на садовой лестнице — подстригал дерево. Садовник разъяснил ему, что это дерево на будущий год плодоносить не будет. Тем не менее Шоу хвастался: «Я подрезаю деревья с эстетической целью. Оказывается, подрезать их похвально и с точки зрения садовода».