Берова тропа

Вообще Марика была очень тихой соседкой, Ольг, быстро крепнувший, почти ее не замечал. Она то сидела в детской, то в кухне, ему на глаза почти не попадалась. Никаких каверз, что можно ждать от ведьмы, не строила, никому не перечила, никого не проклинала, зелья поганые не варила, мышей не разводила. Бабка и бабка, как Марфа вон. Разве что иногда что-то готовила, пироги пару раз пекла вроде как для Варьки, а отроки на запах сбежались и после очень хвалили те пироги. Ольгу не досталось, конечно.

Словом, старуха прижилась в доме.

Единственный, кому Марика не нравилась, был дядька Ермол. Чем уж ведьма ему не угодила, Ольг так и не понял. Старый тиун сначала пытался всякую дрянь про Марику говорить, дескать, колдует она, нечисть призывает, девчонку малую как пить дать сгубит, но княжич настрого велел глупостей не болтать и ведьму трогать не сметь, и дядька замолчал. Зато лишнее начал болтать Никитка, в основном, тоже из-за Варьки.

Детей теперь в доме было трое. Варька, Оленка — долговязая тихая девочка лет восьми и Ждан, Ермолов внучек. Оленка была страх какая серьёзная, умела и шить, и прясть, и кукол из соломы делать, а Варька с появлением такой славной подруги перестала пакостничать вовсе и все больше играла в игрушки под присмотром Марики, как и полагалось девице ее возраста. А что ведьма позволяла Варьке в мужских портках и рубашке по дому бегать, так и пусть, кому от этого хуже? Никитке, пожалуй, не нравится то, что Катька без работы осталась, а между тем ее милый, как и ожидалось, не спешил брать девушку в жены. И Катерина все больше плакалась на кухне про тяжелую девичью долю.

Ольг не жалел ее, сама во всем виновата. Раньше думать надо было. Никитка за сестру просить не приходил, а у самого княжича Бурого и без того много дел накопилось.

Начать хотя б с того, что в остроге боярин Путилов томился, которого поначалу в разбое да убийстве обвиняли, а после возвращения живого и почти даже целого и невредимого Ольга так и не выпустили, конечно.

Пока княжич валялся немощный да больной, боярин в холодном подвале Белых Палат сидел. Хорошо, если его там хотя бы кормили.

14-2

Едва только Ольг почувствовал, что сможет уже не только по дому ходить, на стенку опираясь, но и по улице, так он сразу и отправился подвалы. Путилова он знал неплохо. Когда-то этот самый боярин его осматривал и решал, сын Ольг Андрия Бурого или самозванец. По всему вышло, что сын: возраст подходящий, масть как у всех Бурых, пятно родимое под лопаткой, что на след беров похожее. Разве что мелковат был пятнадцатилетний отрок, Андрий был здоровым и очень сильным, его даже конь не всякий вынести мог.

Совет тогда Ольга признавать отказался, хотел в шею гнать. Дескать, мало ли белом свете мальчишек с белыми кудрями да серыми глазами? А что знак — колдовством наведённый, а может, и совпадение случайное. На самом деле совету, конечно, было плевать, Бурый он или не Бурый, им княжич лишний совершенно без надобности был. Дом Бурого давно пустовал, там лишь старый тиун жил да бабка Марфа, после смерти жены и пропажи сына Андрий так и не женился больше, помер вскорости вдовцом. Знак его княжеский (голова серебряная берова) лежал в ларце у кого-то из членов совета. Зато деревенька, да поле, да луга заливные, да солидный кусок леса, пока наследника не имелось, были в полном распоряжении как бы всего Бергорода, и отдавать эти богатства какому-то пришлому отроку совету ой как не хотелось. Как и впускать Матвея Вольского, что Ольга в Бергород привёз, в дела посадские. А тот бы непременно влез по самую маковку, как только мальчишка получил бы в руки княжеский знак.

Словом, если Ольг и надеялся, что его примут с распростертыми объятиями в отцовском доме, немногого не хватило до обвинения в самозванстве.

А Путилов тогда сказал, что честь княжеская — не в волосах или пятне родимом. Честь — она в поступках. Стало быть, поживём, поглядим, что из этого мальчика вырастет, а там уж и решим, сын он Андрию или не сын.

А уж когда через год Ольг войско привёл и город от угурской осады спас, совету пришлось признать, что только княжескому сыну под силу такой подвиг.

Тогда Ольг в отцовский дом и переехал.

Поэтому ненавидеть боярина Путилова княжич никак не мог. И казнить его точно не собирался.

Боярин был уже стар. К счастью, из уважения к возрасту и чину, его не запихали в тесную клетушку для татей, где и разогнуться было нельзя, а посадили в одну из бывших кладовых. Там был и тюфяк, и шкуры звериные, и даже кувшин и таз для умывания. Да и сам Путилов не выглядел изморенным. Впрочем, довольным жизнью он тоже не казался.

— А, явился, выродок? — поприветствовал Ольга Демид Юрьевич. — Гля-ка, рожа какая страшная стала. Что, баба поцарапала?

— Не, вроде тот бер мужиком был, — весело отмахнулся княжич. — Что же, Юрьевич, говорят, надоел я тебе?

— Хуже зубной боли, Адриевич. Слишком уж много тебя стало вокруг.

— И что теперь, убивать? — Ольг присел на кривую низкую лавку, заглядывая в умное лицо старика. — Поговорить сначала нельзя было?