Берта Исла

– Разумеется, вы ничего про это не знаете, не знаете даже, с чего все началось. – Поняв, что так оно и есть, Том Невинсон успокоился, сумел отчасти взять себя в руки и стал держаться увереннее, как обычно случается с человеком, вынужденным пуститься в объяснения, без чего в его истории будет просто немыслимо разобраться. – Тогда я сказал вам, что проблема решена. Что все подозрения с меня сняты. Как вы, возможно, помните, ту девушку, Дженет Джеффрис, задушили сразу после того, как я у нее побывал. Я попал в скверную ситуацию, помните? А потом я сказал вам, что меня оставили в покое. Но не сказал, в обмен на что, поскольку среди поставленных мне условий было одно, которое предписывало абсолютную секретность, – этим условием я и до сих пор связан. Но кое-что все-таки могу вам сообщить.

И он рассказал, как профессор Уилер посоветовал ему встретиться с Бертрамом Тупрой, “человеком многоопытным и с большими возможностями”, и организовал эту встречу. Как тот явился в книжный магазин “Блэквелл” вместе с Блейкстоном. И что они ему предложили. И как быстро сам он принял решение. И как хорошо помнит тот миг – память о нем никогда не покидает его.

– То есть с тех пор ты работал на секретные службы? Все эти годы? А до меня донеслись слухи, что ты осел в нашем мадридском посольстве и в Форин-офисе.

По тону мистера Саутворта можно было догадаться, что его одолевают самые разные чувства – недоверие, желание обернуть услышанное в шутку, а еще испуг, словно он никак не мог осознать нечто подобное, пребывая в своем тихом университетском мирке, отрезанном от остального мира. Саутворт подумал бы, что Том просто паясничает, если бы в глаза не бросалось его неподдельное волнение, к тому же Том говорил очень серьезно и порой с трагическими нотками в голосе. Такой человек ни за что не стал бы подшучивать над собственным положением и над самим собой. И вообще, складывалось впечатление, будто юношеское легкомыслие Тома с возрастом испарилось без следа и у него резко переменился характер. Теперь это был мужчина, погруженный в себя, подавленный, несущий на плечах тяжкое бремя.

– Да, в посольстве я тоже работал, не сомневайтесь, приходилось одно с другим совмещать. Да, более или менее все эти годы, – ответил Томас. – Правда, на несколько лет я против собственной воли выпал из игры. Так сложились обстоятельства. А теперь нет, теперь я там не служу, теперь я оттуда ушел. Но все равно мало что могу вам рассказать, запрет бессрочный. Ни о том, где я бывал, ни о том, что делал. Только если в общих чертах. А бывал я много где и делал много чего. Что-то, безусловно, полезное, но чаще вещи грязные и мерзкие. И под конец почти утратил способность чем-то гордиться, как это бывало раньше: молодость, она нам помогает, она склонна к любованию собой. На самом деле случаются дни, когда я сам себя ненавижу, когда мне трудно постоянно жить в компании с самим собой. Человек делает, что ему положено, с головой уходит в работу – и мало о чем думает. Человек не строит планов на будущее, у него просто нет на это времени, и так даже лучше, пока он активен. Один день сменяется другим, и каждый заполнен неотложными делами, опасными заданиями, человек только и успевает, что отыскивать решения для сложных проблем, а на что-то другое не остается даже щелочки. Человеку отдают приказы, их нельзя оспаривать или даже анализировать. И в некотором смысле жить так довольно удобно – когда тебе говорят, что ты должен делать в каждый миг. Легко понять тех, кто охоч до цепей – ни о чем не надо задумываться. Четкие распоряжения: сделай то-то и то-то. Или нечеткие: любой ценой добейся нужных результатов. Я прожил так долго, будучи убежденным и ревностным исполнителем самых разных заданий. Если ты согласился взять на себя определенные обязательства, то лучше не только обратиться в нужную веру, но и стать фанатиком. Я служил стране, служил Короне, но не в буквальном, конечно, смысле. Разумеется, наша королева не имела об этом ни малейшего понятия, к ее счастью, надо заметить, не имела; бедная женщина пустила бы себе пулю в лоб, если бы узнала, какие дела прикрываются ее именем.

Том докурил сигарету и достал новую, уже свою, протянув пачку и бывшему тьютору, который не захотел приниматься за вторую сразу же следом за первой. Мистер Саутворт вспомнил, какие сигареты курил Том Невинсон прежде – марки “Маркович”, и не случайно полицейский Морс тогда ими заинтересовался. Их уже перестали выпускать, но и сейчас в руках у Тома была весьма оригинальная пачка, на ней значилось: George Karelias and Sons, и фамилия эта напоминала греческую. Томас молча закурил, потом помолчал еще немного, прежде чем продолжить: