Берта Исла

– Эту смерть можно пережить, мистер Саутворт, можно пережить смерть воздуха, и я это знаю, имею право так говорить. Я это испытал на себе. – Он достал из кармана платок и вытер лоб и виски, хотя, несмотря на его волнение, они оставались сухими. Платок остался таким же чистым и аккуратно сложенным, каким был прежде. – Очень трудно расстаться с жизнью, когда она не желает покидать тебя. И трудно убить кого-то другого, если жизнь сочтет, что ей еще не время уходить из него, и не готова уйти. Трудно убить кого-то, когда он изо всех сил сопротивляется и призывает на помощь всю свою волю. А вы даже представить себе не можете, на что способна воля, если на нее покушаются, вы просто не можете этого знать, сидя здесь, в Оксфорде. Ведь Оксфорд – тихое и мирное место, отрезанное от всего остального мира.

Мистер Саутворт постепенно справлялся с замешательством, которое испытал поначалу при неожиданном вторжении Тома, и теперь пробовал сравнить прежнего блестящего и способного к языкам юношу, который в свои университетские годы неизменно привлекал к себе внимание преподавателей, с сидевшим перед ним мужчиной. Сидевшему перед ним мужчине было, пожалуй, за сорок (возможно, с их последней встречи прошло и больше двадцати лет). Тронутые сединой борода и усы, располневшие лицо и фигура. Тоже уже седоватые и не такие густые, как раньше, волосы он зачесывал назад, не стараясь скрыть глубокие залысины. Приятные в молодости черты лица огрубели, нос как будто приплюснулся, а квадратный подбородок выступал клином, словно сойдя со страниц старых комиксов; серые глаза утратили блеск, каким порой светились раньше, они казались потемневшими, тусклыми и безнадежно печальными, а беспокойные и прежде зрачки теперь без остановки метались туда-сюда; единственное, что не переменилось, это пухлый и хорошо очерченный рот, хотя его отчасти закрывали усы, и сейчас он казался не таким красным и не таким гладким. Лоб пересекали глубокие горизонтальные морщины, на щеках они были вертикальными.

Сейчас Невинсон говорил торопливо и не совсем связно, но при этом держался как человек решительный, который в нормальном состоянии не привык ходить вокруг да около. Наверное, и в делах он не привык деликатничать. Но было во всем его поведении какое-то болезненное возбуждение, нетерпение и внутренняя жесткость, каких не помнил в молодом Томе его тьютор. Молодой Том был ветреным и ироничным, а в этом мужчине чувствовались осмотрительность и раздражение, ему было явно не до шуток. Саутворт давно выкинул это из головы, но сейчас вдруг вспомнил, каким почти до ужаса напуганным был Том после визита инспектора Морса. Само собой разумеется, его полная растерянность и паника объяснялись тем, что он получил серьезный удар, услышав о том, что девушка, с которой он переспал накануне вечером, была убита вскоре после его ухода. Как ее звали? Инспектор Морс назвал имя и фамилию, и их обоих удивило, что Том до того момента фамилии ее не знал. Девушка работала в книжном магазине “Уотерфилд”, а имя и фамилия у нее начинались с “дж” – что-то вроде Джоан Джеллико или скорее Дженет Джеффрис. Мистер Саутворт в газетах ничего про ее убийство не читал, что было неудивительно, поскольку он не имел обыкновения ежедневно просматривать прессу, ему часто не хватало времени даже на то, чтобы полистать газеты, находясь в колледже, так как он вечно куда-то бежал – с совещания на консультацию, с лекции на семинар, а оставшиеся часы посвящал науке и чтению книг. Это правда, что Оксфорд и его обитатели находятся где-то за пределами нашего мира и заняты лишь своими мелкими проблемами. Но потом Том сказал ему, что с ним все в порядке, а Саутворт, как и большинство его коллег, не отличался излишним любопытством, словно то, что происходило вне университета, на самом деле их не касалось. Он быстро забыл про ту историю, поскольку с девушкой знаком не был, по крайней мере не мог ее припомнить – все девушки казались ему на одно лицо; а раз его подопечному ничего не грозило, можно было отнестись к случившемуся так же, как к преступлению, совершенному кем-то в Манчестере, Париже или Варшаве.