Музыканты продолжали свою работу. В стороне от них, метрах в десяти, стоял пожилой мужчина и продавал значки "Украина+НАТО=любовь". Из его старой, потрёпанной сумки выглядывал объектив видеокамеры, которая записывала выступление струнного дуэта. Ещё пять человек, в разных точках "трубы", контролировали концерт Седого и Маринина. Это были люди полковника Дубины. Ждали Ликвидатора. После покушения он на связь не вышел. Дубина сбросил на его e-mail предложение о встрече, которая и должна была состояться, если бы не вмешательство итальянцев. Ликвидатор ответил. Теперь он должен был, по плану, подойти к Седому и передать свой "паспорт" — подтверждение того, что он действительно Ликвидатор, а не подставной агент ЦРУ в Интернете. "Паспорт" представлял собой одну из половинок разорванной на две части купюры в сто рублей. Вторая половина была у Дубины. После этого подтверждения можно было спокойно общаться.
К музыкантам подошла крупная женщина в полутёмных очках.
— Скаажите, паажалуйста, а вы можете исполнить "Мурку"?
— Тьфу ты, — тихо под нос чертыхнулся Маринин.
— Сударыня! Естественно! — галантно ответил кавалер Седой. — Для вас — что угодно. — И запел: "В тёмном переулке, где гуляли урки…" Минут пять кривлялся Седой, вошедший в роль и тарахтел на балалайке Маринин. Дама аплодировала обоим, кинула в шляпу купюру в пятьдесят гривен, помахала рукой и скрылась в потоке людей.
— Пятьдесят гривен? — удивился Моня. — За "Мурку"? Подруга, наверное, была на "зоне".
— Мда… — удивлённо сказал Седой. Мы тут ещё и заработаем. — Пять-шесть "мурок" — и день прожит не даром.
— Да, Вова! И можно пойти в "Экспресс".
— Забудь, "Экспресс"
— Да знаю, — печально вздохнул Моня.
Подошли двое американских сержантов. Седой невозмутимо глядел на них. Моня с бешенством во взгляде отвернулся и стал настраивать балалайку.
— Э-э-э… — начал один из американцев. Ви можеть знать? Дьюк! Дьюк Эльингтон. Иес?
— Иес, — ответил Седой и продолжал слушать.
— Сыграть Дьюк Эльингтон?
— Йес. Фифти долларе.
Моня поднял голову и посмотрел на Седого, топорща свои усы. Американцы вытащили бумажку в пятьдесят долларов.
— Саша, помогай, — сказал Седой, ударил по струнам и запел "Караван": Па-а-а… Паба-па-бапа-па-паба…
За три минуты заработали пятьдесят долларов.
— Чёрт, — сказал Маринин. —
— Успеешь, ещё не вечер, — ответил лидер-гитарист.
За следующий час заработали ещё около ста гривен.
— Волна какая-то пошла, — сказал Маринин.
— Эта волна называется вечернее пиво. Уже вечер, все поддатые. И здесь, в "трубе", кстати, крутится только народ с "бабками". Остальные не могут заплатить за метро, не то, что за "Мурку".
— Да, за такую фигню — и пятьдесят гривен. Не плохо, — сказал Маринин. Купюра в пятьдесят гривен так и лежала среди мелких денег.
— Забери-ка ты её, — сказал Седой. — Не надо травмировать психику конкурентов. Вон там, в углу, бандуристы играют, так они всё время сюда ходят, чего-то вынюхивают.
Маринин взял купюру и сунул в карман. Вытащил обратно.
— Слушай, Вова, здесь ещё и рубли она дала. Какие-то порванные.
Седой взял пятьдесят гривен в руки. К купюре была приклеена половинка советских ста рублей с портретом Ленина.
— Всё, Саша, — сказал Седой. Контакт состоялся. Уходим.
— Я только-только разыгрался!
— Говорю, уходим.
Музыканты вместе с инструментами исчезли в людской толпе.
34.