Беруны

Игра длилась долго, пока не были затравлены все лисицы. Тогда вельможи и герцогини поплыли обратно к своим каретам, не глядя на слонов и не поинтересовавшись даже берунами и Савкой. И когда к вечеру отперли медвежий острог и выпустили оттуда берунов, персиянин Асатий, почмокав губами и вздохнув глубоко, шепнул Тимофеичу, что на них сквозь окошко в частоколе смотрела сегодня царица. А им и невдомек было. Они просидели весь день за своим частоколом в берунских песцах, в дурацком своём одеянии. 

IX. СЛОНЫ, ОБЕЗЬЯНЫ И СТРАННАЯ ПТИЦА ГУКУК

Когда солнце начинало клониться к закату и шел на убыль долгий день, беруны шли на Фонтанку смотреть, как Асатий купает слонов. Персияне и хивинцы, подручные слоновщики, вместе с Асатием отпирали амбары и криком, с битьем в тулумбасы[60], понукали слонов, одного за другим загоняя их в воду. Слоны были покорны этому страшному крику, и только сердитые слоны не слушались хивинцев и персиян. Их было двое – слон и слониха; сладить с ними мог один лишь Асатий. Он не кричал и не бил их железным прутом. Дрессировщик терся у них меж ногами и что-то шептал им по-персидски. Асатий хорошо знал своё дело, и его ценила даже царица. Он и лечить слонов был мастер, давая заболевшим слонам ревень с чилибухой[61].

Кричали хивинцы, и слоны напоминали Тимофеичу китов, когда пускали вверх фонтаны воды. К речке начинал сбегаться народ; из пивоварни напротив выползала всякая мелкая шушера; даже из пригорода торопились на речку солдаты. Они смеялись над Асатием, поносили его и швыряли в слонов чем попало. Глупцы и охальники кричали, что от слонов будто все беды: и язвы, и голод, и мор; что это шах Надир нарочито на русскую землю насылает слонов и персиянин Асатий – ему первый помощник.

Тимофеичу трудно было стерпеть это, и он кричал на тот берег, чтобы добрые люди не швыряли каменьем, потому что слоны, осердясь, натворят им бед. Тогда и его принимались там ругать на все корки: будто он, Тимофеич, и берун, и колдун, и медведь-оборотень и что, попадись он им в руки, они спустят с него берунскую шкуру.

Зверовые дворы огорожены были высокой стеной, и простой народ туда не пускали. На площадях и толкучих рынках рассказывали всякие небылицы о персиянах-слоновщиках и разном зверье, неведомо для чего в таком большом количестве свезенном в столицу.

Особенно сильное впечатление производили в то время обезьяны, столь похожие на человека. Об этих шустрых зверьках невежественные люди рассказывали всякие басни. Что будто бы у обезьян есть король, и короля этого вместе со всей его свитой полонил в индийских горах шах персидский Надир. Он и переслал обезьян царице в зверовые дворы. А у себя, в индийских горах, живут обезьяны большими стадами. И если кто их обижает, то они жалуются своему королю, и тогда обезьяний король высылает на обидчиков рать. А рать эта велика. Она штурмом берет город, и тут уж пощады не жди. Есть даже у обезьян свой особый язык, и научиться их наречию нельзя человеку. А кто узнает хоть слово, того якобы обезьяний король убивает.

Но пострашней обезьян есть, говорили, на зверовом дворе какая-то небольшая птичка из той же Индийской земли, и зовется та птичка гукук. Черна, как ворона, а хвост, как у павы, и если сядет на чью-нибудь кровлю, то в том доме будто бы человек умирает. Живет эта птица на зверовом дворе на свободе, а по ночам летает над городом и кричит: «Гукук! Гукук!» И невозможно взять эту птицу ни в силья, ни пулей. 

X. ОКРИВЕВШИЙ СОЛДАТ, ДОБИВАЮЩИЙСЯ ОТСТАВКИ

Асатий, когда кончал купать слонов, то тем же порядком, с криками и битьем в тулумбасы, подгонял их обратно к слоновым амбарам. Здесь, прежде чем загнать их в стойла, он потчевал их водкой, которую слоновщики лили ведрами в большую куфу[62].

Водки на слоновом дворе полон был погреб, потому что Асатий поил слонов водкой в жаркие дни только после купанья. Остальную же водку выпивали сами слоновщики. Асатий тоже не брезговал водкой. Он и берунам лил в ковшик; те пили винцо и хвалили, потому что водка была хоть и с пригарью, но крепка и даже слонов пробирала. Слоны, напившись водки, шли в стойла, пошатываясь, и там, подкрепившись сарачинским пшеном[63], засыпали. Тогда и слоновщики уходили в свои закуты, а Асатий сидел с Тимофеичем подле куфы до вечерней звезды.