Беруны

Ход карбаса был страшен. Такой быстроты без привычки не может вынести человек. Буруны колесами завертелись вокруг слабого суденышка, наполнявшегося водой. Водометами вырывались брызги из-под носа и бортов и обдавали китоловов с ног до головы.

Но раненый зверь уставал, и ход лодки понемногу делался тише.

Перестал бешено свистеть ветер, разбежались в разные стороны колеса, которые, как волчки, сейчас только со скрежетом вертелись в глазах, заливая их едкой слезой. А вода всё ещё клокотала под носом лодки, закручивалась воронками, вздымалась столбами. Степан нащупал в воде на дне лодки мокрый гарпун и встал на носу.

Кит всплыл, но карбас с разгону быстро шел прямо на него. Весельщики схватились за весла, болтавшиеся в разорванных и спутанных ременных уключинах. Степан медленно отвел руку назад и с силою метнул гарпун.

Высоко ли взлетела лодка со всеми бывшими в ней работниками, или кит ударил хвостом в борт, отбросив далеко в сторону и людей и разбитый в щепы карбас? Никто этого не мог сказать, потому что никто этого не видел. Все помнили только пушечный выстрел и холодный зеленоватый свет, замерцавший в морской глубине.

Когда Степан поднялся на воду, он услышал поодаль от себя крик и увидел людей, рвавшихся из тянувшей их на дно водяной западни. Люди барахтались в воде и кричали, а у Андрея Росомахи голова и лицо были в крови, и красная рубашка выпучилась у него на спине, как окровавленный горб.

Степан увидел, что тонет Росомаха, что окунается его голова и лицо, омытое от крови, снова всплывает на воду, а кровь опять заливает Росомахе лоб, и глаза, и русую бородку. Степан, фыркая и отплевываясь, поплыл к Андрею. Но Росомахина голова снова спряталась под воду, и там, где она сейчас алела петушиным гребнем, вертелось на воде сломанное весло. Андрей больше не всплывал. Теперь-то омоют его от крови соленые волны, морская пучина уберет его в далекий путь!

Степан нырнул и стал искать под водой руками. Вода обняла его, сжала, сдавила, и не достал он морского дна, куда пошел сейчас Андрей.

«А мы мальцами в монастырском огороде с Андреем репу воровали, и его отодрал монах, – вспомнил вдруг полумертвый Степан, всплывший снова наверх. – Вот те и Андрей! – подумал он. – Андрей Росомаха – красная рубаха».

И когда он оглянулся вокруг, то увидел невдалеке огромную китовую тушу с торчавшим в боку гарпуном. А на спине кита стоял на коленях Ванюшка; он плакал навзрыд, держась обеими руками за другой гарпун, врезавшийся киту в самый почти хребет.

Степан поплыл к Ванюшке, и когда подплыл, то на спине кита уже сидели, вместе с Ванюшкой, два брата Веригины, и старший, Федор, протянул Степану весло. Степан, держась за весло, пополз по скользкой китовой спине и тоже ухватился за глубоко засевший в ней гарпун. Кругом, в воде и китовой крови, плавали щепки, обрывки веревок, мусор; нелюдима была морская пустыня, и только солнце глядело, не моргая, на невиданное дотоле судно, где на мокрой палубе сидело четыре человека, с которых ручьями катилась вода, да стервоядные птицы, чуя поживу, широко кружили в безоблачном небе.

– А где же Андрей? – спросил Федор Веригин. – Андрея-то и не видно!

– Андрей-воробей!.. – окрысился на него Степан, изо всей силы ударив себя кулаком в грудь. – Улетел Андрей. Нет твоего Андрея! – закричал он вдруг истошно. – Ищи теперь Андрея!..

Лицо Степана позеленело, глаза полезли у него на лоб, и белая пена стала выбиваться изо рта, как у жеребца, загнанного до смерти. Не перестававший до того плакать Ванюшка посмотрел на Степана испуганно и сразу же замолк. 

VIII. ЧТО ПРОИЗОШЛО С ФЕДОРОМ ВЕРИГИНЫМ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

Федор больше не стал расспрашивать Степана. У Федора ломило ногу в колене, там, где сидела английская пуля. Пуля эта сидела у Федора в колене девятнадцать лет, с того дня, когда он на морском берегу на Коле караулил царского кита.

В том году ходил Федор в шнеке с тремя товарищами на кольский берег. Стояли мезенцы здесь особо, своим мезенским станом, ждали погоды, чтобы выйти в море, когда приехал какой-то из Колы и при нем два солдата. Надавал он промышленникам зуботычин и приказал лодей больше не строить, а строили бы вместо них по голландскому образцу галиоты[9], что есть царский приказ ссылать на каторгу промышленников, которые впредь будут строить лодьи. Потом развернул бумагу и два раза прочитал её громко. И каждый раз спрашивал, всё ли понятно. Промышленники, побросав шапчонки на землю, кричали, что всё понятно.

На бумаге была большая печать черного сургуча, и была подписана бумага царской рукой: Петр. Это был указ из Петербурга Кольскому коменданту: