Берущий ветром (СИ)

Вот так люди обычно и живут, думал Кассий, вышагивая по мягкому ковру прелой хвои и наслаждаясь смоляными запахами соснового леса, и ничего, живут себе. А ты все бегаешь и бегаешь по ночам, как голодный волк. И неизвестно до чего ты в итоге добегаешься, а главное - трудно представить, что тебя когда-нибудь остановит, безжалостное ли время, пищальная пуля, сабельный удар или дурно изжаренный гусь. А может это будет очередной сабельный барон с ветвистыми рогами во весь лоб и с крупнокалиберной пищалью в дрожащих руках? Это было бы, кстати, совсем неплохая остановка его бесцельной, в общем-то, жизни.

Самое обидное для Кассия было то, что ведь он был еще не самый плохой человек, и его мятущаяся душа всегда искала ответов на самые естественные вопросы жизни - как, когда, почему, кто и зачем устроил все именно так, как это было устроено здесь буквально повсюду?

Прожить целую жизнь и не получить ответа даже на такие простые и естественные вопросы казалось ему ужасной несправедливостью. Ведь что же это получается? Ведь так можно всю жизнь путешествовать, пировать, гоняться за столичными барынями, биться на дуэлях с их рогоносцами да так и не узнать ответов на самые простые и естественные вопросы окружающей жизни. А потом вдруг - раз. Случайная пуля, сабельный удар, подагра, грудная жаба, плохо изжаренный гусь или просто кончится твое личное время и тогда - все, конец. Возложат тогда тебя, бедный Кассий совсем посторонние и чуждые тебе люди на покрытое предсмертными розами возвышение, а сами с угрюмыми лицами выстроятся вокруг и станут смотреть на тебя жадными, хитрыми и любопытными глазами. И что тогда останется ему сделать? Попросить их спеть ему напоследок? Похлопать? Станцевать? Рассказать анекдот? Какая пошлость.

В самом начале своих метаний Кассий обращался за советом к местным провиденциальным авгурам из самого высокого столичного круга, и те, не моргнув глазом и не задумавшись даже на миг, сказали ему, что во всем здесь прямо виноват или хотя бы косвенно замешан Провиденс, а зачем - ему одному это только и ведомо.

Это был легкий ответ, ответ, не требующий малейшего умственного напряжения, и Кассию было очевидно, что он удовлетворял всех вокруг него, и потому больше никто из его окружения, услышав такое, уж больше не искал никаких ответов, не метался по белому свету, не лазал по Ермолайским горам, не страдал от жажды в пустыне Иегев. Почему-то все остальные люди, получив этот ответ (да и ответ ли это был, а не обычная отговорка, которую сообщают надоедливым и въедливым людям, что так любят задавать свои вопросы прямо перед роскошным званым обедом, на который нужно уже собираться, а они вот - спросят и стоят, ждут чего-то?), вполне им удовлетворялись, а потом только пили, ели, гонялись за барынями, бились как петухи на дуэлях, и считалось, что все они занимаются вполне естественными и приличными для человека делами. Очень скоро, наевшись и напившись вдоволь, набегавшись за барынями, укладывались все эти удовлетворенные простыми отговорками человеки на покрытые цветами возвышения, изрекали там свою последнюю пошлость и на этом для них все заканчивалось.

Кассий и сам мог бы поступать так же, и для таких поступков у него было все необходимое - рот, глаза, уши, золото, дорогие кафтаны, сабли, но для него всего этого было мало. Очень мало. Мало до слез.

Вот почему он метался по всему белому свету - ему нужны были те простые ответы. А чтобы получить их, нужна была встреча с чем-то необыкновенным, чудесным. Вот за этим чудесным он и гнался всю свою жизнь, все хотел встретиться с ним, а попадались ему только золотые кубки, пьяные стволовые бояре, изнеженные столичные барыни, рогоносцы с пищалями или саблями в дрожащих десницах, да еще - ловкие уездные писаря и неудовлетворенные жизнью весталки. Да и вот еще - сабельные бароны с тяжелыми дорожными корзинами в дородных руках.

Правда, один раз в глухих Ермолайских горах, возле древней каменной ступы видел Кассий некий темный силуэт, что соткался перед ним прямо из воздуха и голосом его покойной матушки сказал: "Касси, остановись". Да еще в другой раз, посреди пустыни Иегев, прямо в гостевой бедуинской палатке, повстречался ему бородатый весельчак, который говорил всю ночь о том, что духовную битву понимают обычно как внутреннюю, никому не видимую борьбу со своими страстями, привычками и наклонностями, как некое угрюмое умственное сосредоточение, длительное молчание с погружением вовнутрь самого себя, а на самом деле все следует понимать буквально - как физическую борьбу, битву на ножах, саблях или пищалях. Когда же Кассий спросил - с кем или с чем таким образом нужно биться, бородатый рассмеялся как ненормальный, вскочил на верблюда и ускакал в пески.