Берзарин

…Утро 1 февраля 1945 года. Мы на марше, в душе — черно. И потому, что погребли несколько однополчан в Нойдамме, в том числе и одного врача. И потому, что впереди зловещий Одер. Погода похожа на весеннюю. Пасмурно. Поля подтаивают. Достигли Фюрстенфельде, где сделали привал. Главный наш снабженец расщедрился, распорядился приготовить после первого и второго блюда еще и крепко заваренный чай с сахаром вволю. Мы отгоняли от себя ту мысль, что, возможно, ужина не будет.

Надеяться нам не на кого. Шоссе пустынно — только наш полк. Полк движется в авангарде. Все шагают, и всем тоскливо, и это понятно. Впереди нас — рубеж, Одер, а за ним — Берлин. Ведь там — Верховное командование самой сильной армии в мире, там — мощь, там — сам Адольф Гитлер. Слева и справа, где-то тоже движутся такие же, как наш, стрелковые полки, измотанные в походе, они идут такими же полями и перелесками. Бронетехники не видно, и артиллерии, кроме полковой, — нет.

Природа послала плохую видимость, небо закрывают тучи. В этом — спасение. Немецкие «юнкерсы» стали появляться чаще. Снизившись, они сбрасывают на магистраль бомбочки, дают пулеметные очереди. Отваливают в сторону — боятся наших зенитных пулеметов.

Несколько часов я в седле. Устал, но и идти пешком не хочется. Догнал меня на своей киргизской лошадке майор Косяк. По солдатской терминологии — «Бабай», то есть дедушка. Как я уже сказал, наш главный снабженец. Ему под пятьдесят. Конармеец в Гражданскую войну.

Стефан Косяк знаменит, он — человек-легенда. В изданной на Украине книге «Трипольская трагедия» [58]он — один из персонажей повествования. Один из четырех комсомолят, оставшихся в живых после того, как свирепый атаман Зеленый, за которым они гонялись, истребил поголовно весь красноармейский отряд.

Двигаясь на конях бок о бок, мы разговорились. Косяк поникшим голосом сказал:

— Почему-то возникли в сознании белые хатенки Триполья, Днепр и атаман Зеленый…

— Забудьте Зеленого, Стефан Иванович, — ответил я. — Допотопная история. Мы теперь в Бранденбургской провинции, столичной провинции Германии.

— Для меня история не допотопная, не уходит из памяти, словно все происходило вчера, — объяснил Косяк. — Мы были такими молодыми, юными, все для нас казалось простым.

— Стефан Иванович, понимаю вас хорошо. И я иногда погружаюсь в мистику.

— Не мистика, голубчик, а предчувствие надвигающейся беды. В самом деле, едем так, словно нас ждет теща, добрая тетка. А наткнемся мы на стальной кулак. Мы в роли птенчиков. Где танковая поддержка? Где мостопонтонные части? Где, наконец, прикрытие с воздуха? До Берлина — всего семьдесят километров. Они подготовили засаду. Они нанесут контрудар, чем отбиваться? Сорокапятками? От «тигров» и «пантер»?

— Спорить не стану, — ответил я. — Как всегда, вся надежда на выносливость Ваньки-солдата. Наверное, и Жуков сейчас рвет на голове волосы. От невозможности помочь нам. И у Берзарина добавляется седина. У них карманы пусты. Неплохо то, что нам помогает накопленная инерция наступления. Пока противник откатывается, скоро заблестит река Одер. Водная преграда. Но такие преграды мы уже видели…

Помолчав, Косяк тронул коня. У Стефана Ивановича дети и внуки в Киеве, скучает по ним. Стефану Ивановичу выговориться захотелось. Знает ведь, что ради заморских союзничков стараемся. И страдаем. Наши тылы отстали, бронетехника отстала из-за нехватки горючего. Мехчасти увязли в грязи. Янки и томми там, за морем, труса празднуют, а мы, русские, отдуваемся за всех этих прохиндеев.

Остановить камень, стронутый на склоне горы, невозможно.

В 17.00 через фольварк Клоссов и прибрежные лесные массивы батальоны наши вышли на поемные луга у реки Одер. На противоположном берегу в сумерках все же можно различить смутные очертания островерхих построек крупного немецкого населенного пункта.

Это — Гросс-Нойендорф.

Там, как это и отмечено на наших картах, имеются защитные земляные дамбы с вкраплением железобетона — эти дамбы спасают селение от разлива вешних вод. Нечего и строить догадки, насыпь нынче — это система огневых точек. На карте здесь значились выселок в пять-шесть домиков, паромная переправа. Причал есть и паром есть, вмерзший в лед. На реке сохранился ледовый покров. Пехота, обозы, пушки полковые — пройдут! Странно, что немцы нас сюда пропустили. Несколько пулеметов могли нас остановить. Серьезное упущение немецких командиров.

Немецкие наблюдательные посты не могли не обнаружить сосредоточение русских в пойме Одера, они всполошились. И был открыт массированный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь по боевым порядкам нашего полка. Ледяной покров был достаточно прочным, но немецкие бомбардировщики, наверное, с утра его бомбили. Имелись воронки, через которые била вода. А теперь лед разрушали артиллерия и минометы.