Бес

— Знаю. Мы были равными партнерами, товарищами по несчастью… и в то же время родителями. За это я всегда буду благодарна тебе — за то, что мои дети так и не узнали, что это такое — безотцовщина.

— Мариш, — и в горле перехватывает от того, что произнести хочу, потому что понимаю, что не имею права на это… но и без них не смогу уже, — я про это и хотел сказать.

— Про детей что ли? — снова усмехается, а, дождавшись моего кивка, продолжает, — в любое время, когда ты захочешь увидеть их или забрать к себе. Как их настоящий отец.

— Спасибо, — еле выдавил из себя, — как и ты будешь звонить в любое время, как понадобится моя помощь.

— Собрался слежку за мной прекратить, а, Бес? Никогда б не подумала…

На этот раз улыбнулся уже я.

— Все же хорошо знаешь меня, чертовка. Как тогда, при первой встрече, знаешь, на что давить.

— Тебя очень просто узнать, Саша. Если подходить изначально, как к обычному человеку. Как подходить к себе самому и просить о помощи у себя же. Просто ты закрытый, а слабые люди не хотят прилагать усилий и стараться открыть тебя. Им легче возненавидеть, испугаться, опасаться твой силы.

* * *

Я смотрел на распростертый на сером полу лаборатории труп Бельского и думал о том, чтобы сказала Марина, увидев его. Продолжала бы утверждать, что я не так уж и плох? Сомневаюсь, что жирдяй бы согласился с ней. Уж точно не истекая кровью на мои ботинки и хрипя последнее булькающее: "За что?". Искренне не понимает, ублюдок, почему все же его убили. Несмотря на то, что минут пять ползал на коленях и старался зацепиться своими пухлыми пальцами за мои ноги. Истошно визжал, что не виноват ни в чем, что заставили его жениться на Алине, а он, если бы мог, уже через несколько месяцев бы с ней развелся. Вопил, что никогда она не любила его, иначе не откупалась бы деньгами от секса, что он заслуживает жизни только за то, что так и не "осеменил эту тварь". Его слова, за которые он потом те же пять минут харкал собственной гнилой кровью, выродок.

Ассоль не солгала мне. Не могла эта тварь детей иметь после тяжело перенесенного в детстве паротита. Впрочем, я еще до его признания поверил ей. Поверил и все. Почему-то показалось, что, если я хотя бы немного узнал свою девочку за все эти годы, то она бы не солгала в этом — в смерти ребенка, в своем горе, которое оказалось нашим общим.

Она так просила пощадить его. И да, даже эта просьба вызывала ревность. Поему она так беспокоится о нем? Когда говорила, что не виноват он ни в чем, а мне кричать ей хотелось, что виноват в том, что касался ее, что целовал, что фамилию свою дал. А потом я смотрел на этого слизняка, унизительно ползавшего на заблеванном им же полу, и понимал, что ошибся. Не могла она не только любить этого лошка, но и уважать или хотеть его. Моя девочка, как обычно, жалела недостойных. Тех, кто заслуживал, скорее, долгой и мучительной смерти, чем снисхождения. Я же все-таки больше предпочитал творить справедливость. Извращенную, искаженную моими же представлениями, но справедливость.

ГЛАВА 21. БЕС

Тварь не желала сдаваться. Она шипела, передвигаясь на четвереньках перед клеткой и глядя на меня исподлобья. По ее вискам медленно стекали капли пота от напряжения и боли. Тяжело ползать с одной рукой, но она упорно не вставала на ноги. Не знаю почему. Да и не старался выяснить. Меня вполне удовлетворяла нынешняя картина, точнее, кадры из кино, в которых мой личный монстр и самое страшное из всех чудовищ, самое беспощадное и лишенное любого проявления человечности, опускалось не просто на дно, оно там боролось с другими, не менее отвратительными созданиями за свое никчемное существование. Ничто не мешало мне прикончить эту мразь за неверный адрес… но тогда я потерял бы малейшую возможность найти дочь. Именно поэтому я подарил твари аж несколько минут полного триумфа. Несколько минут осознания собственной значимости.

— Не найдешшшшь, — она шипит, омерзительно скалясь выбитыми зубами, — не найдешь ее никогда, нелюдь.

Смеется так, что кажется, ворона каркает прямо в ухо. Захлебывается сухим карканьем, вскидывая на меня свой потускневший взгляд.

— Найду. И ты сама мне скажешь, где моя дочь.

Голову назад запрокинула и, вцепившись костлявыми пальцами единственной руки в прутья клетки, захохотала так, что мурашки по спине пробежали. Как быстро может человек потерять человеческий облик, сломаться… даже тот, кто мнил себя сродни Господу всю свою жизнь. Даже тот, кто привык решать чужие судьбы одним щелчком пальца и мог служить примером и идеалом для сотен, тысяч других людей. Как легко можно сломать любого, раскрошить его каркас, если только знать, на какие именно точки давить.