Бес идет за мной

– Вот знаки покорности Милоша Дружича, – Баатур поднял кожаный мешок, тот самый, который утром приторочил к седлу. Развязал, дернул, перевернул, встряхнул и…

Три головы покатились под ноги хунгуру. Бледные, израненные, в порезах и с темными пятнами крови.

– Гевальт, Хана, Сенко, – прохрипел, будто из-под земли, Милош. – Мой оруженосец и слуги. Я убил их, чтобы показать… серьезность моих намерений.

– Отрубил им головы у меня на глазах, – проговорил Баатур. – О чем я свидетельствую и что подтверждаю. А теперь приносим их в жертву кагану. Пусти нас к нему, и мы выиграем эту битву. И вместе заслужим милость Матери-Земли.

Хунгур молча отступил, открыл путь. Нет! Он только ухмыльнулся под тонким, смазанным жиром усом.

– Если он достоин встать перед каганом, пусть пройдет испытание. Пусть Мать-Земля покажет, что в нем нет измены. Тоолуууй! – крикнул он и махнул руками. Сунул в рот свисток и засвистел, показывая на коленопреклоненного Милоша.

Рыцарь затрясся. Вскинул голову, бросая дикий взгляд влево-вправо. Услышал топот, что казался громче шума битвы. Быстрый, неожиданный, близящийся.

И завыл – только это и успел сделать.

А еще – прикрыть левой рукой голову и скорчиться, потому что на молитву не хватило времени.

Остатками сил он ухватился правой рукой за реликвию, висящую на шее, сжал ее.

Слева вырвался табун воинов. На крепких малых коньках с густыми гривами, что падали на шеи будто мех. Толпа людей в колпаках и шишаках, с луками и кривыми мечами на боку, в изукрашенных панцирях, блестящих от золота, переплетенных ремнями. Шли они коротким галопом, покачиваясь в седлах, веселясь. Щелок! Ударили нагайками, разгоняясь.

В один момент они ринулись на Милоша, взяли его под копыта, пролетели над ним, едва успевая его перепрыгнуть, пролететь над избитым, презираемым телом рыцаря!

Пронеслись будто духи, исчезли меж оружного люда. И даже Баатур взглянул, потрясенный, сперва на хунгура, потом на лендича.

Милош даже не вскрикнул. Весь в грязи, стоптанный, он кусал губы, но не стонал. Лежал, почти нетронутый и, кажется, не сломанный: возможно, познакомился лишь с копытом-другим, что было лаской, как для хунгурского приветствия.

Устроитель этого испытания подошел к нему, будто удивленный.

– Пойдем, тля. Ты прошел испытание. Каган примет твою мольбу.

Милош встал: мрачный, с лицом, лишенным выражения. Шел за хунгуром; на этот раз Баатур был позади. Милош предался в сильные, грубые руки стражников с лицами, заслоненными кожаными масками. Только сжал в руке тяжелую реликвию, словно рукоять меча, и шагал, чуть пошатываясь, вперед и вперед.

Ряды расступались пред ним, когда он входил на пригорок в самом центре орды, под жестокую хоругвь с косым крестом, напоминавшим страшную ухмылку призрака. Шел…

Под свет, под солнце, к огромной фигуре, мрачной как сама ночь, сидящей на мощном коне. Фигура – словно бес, в огромной меховой шапке, украшенной рогами, в золотистом доспехе из пластин, каждая из которых с заклинанием, отгоняющим духов. Длинные черные волосы, выбившиеся из-под мехов. И темное волчье лицо. Пустые глаза без белков.

Горан Уст Дуум, каган мрачного востока. Высящийся тут словно бес, словно тень. Памятник силе, которую не сломишь, потому что она затопит тебя как море, и раздавит – или унесет с собой, пусть бы у тебя была тысяча мечей, клинков и копий.

Хунгур, который привел лендича, пал на колени, бил челом, выкрикивал что-то, орал, пояснял: говорил прямо вождю, но униженно.

Милош не слушал его. Ведомый странным чувством, смотрел на древко огромного стяга кагана, украшенное – нет, вовсе не бунчуками или конским волосом… это были головы. Человеческие, полузвериные – с раскосыми дикими глазами, мощными дугами на месте бровей, огромными носами и выпуклыми губами, словно грубо вытесанными из камня. Головы черные и белые, серебристые и смуглые, кривящиеся в гримасах боли. Порубленные, покрытые ранами, почти раздавленные. Некоторые и вовсе нечеловеческие: с пастями, мордами, они будто принадлежали полузверям, которые капризом Чернобога встали с четверенек, чтобы притворяться людьми. Это были останки врагов кагана. Тех, кого он убил во время марша по Бескрайней Степи, в восточных странах, диких и мерзейших, откуда всегда приходило лишь зло.

Хунгур ударил Милоша по плечу так, что стало больно. Рыцарь видел только его губы, роняющие тяжелые слова:

– Владыка всех орд, великий каган примет твой поклон, лендийский пес. На колени, бей челом! Пусть твои люди станут рабами золотого порога, а если удалятся от него, то отруби им пятки. Пусть станут слугами у его юрты. А если отойдут от двери, вырежи им печень и выбрось ее. Если не станут слушать, растопчи их сердца и брось прочь!

Много месяцев Милош думал, молился и представлял, каким будет этот миг. Боялся боли и страданий; боялся собственной слабости, бессилия и сомнений.

Ничего такого не почувствовал. Все было так, будто он смотрел на происходящее со стороны. Словно он уже не находился в теле, а пребывал на прекрасных лугах у сбора Праотца.

Вот он падает на колени, склоняет голову…