Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

Другому коллеге – заслуженному художнику России, мастеру лесного и болотного пейзажа Сенокосову – Пухов привез уникальное финское средство от комаров под названием «Хуккуя». При этом, вручая подарок, он ни словом не обмолвился о способе применения – и не случайно. Как выяснилось впоследствии, в инструкции, написанной на финском, шведском и английском языках, указывалось: ядовитую жидкость надо наливать в блюдечко и ставить на ночь подальше от постели, поскольку комары любят ее так сильно, что в три-четыре слоя облепляют любую смазанную ею поверхность, а в блюдечке и вовсе тонут целыми сотнями. Не владевший иностранными языками Сенокосов прихватил «Хуккую» с собой на этюды в Рюхины болота и, усевшись писать закат, смазал ею все открытые части своего тела. После этого заслуженный художник чуть не утонул в трясине, когда, бросив палку и этюдник, сломя голову несся в деревню.

Целый месяц не разговаривал с Пуховым добродушный богатырь Алексей Шаманов-Великанов. Однажды два приятеля крепко выпили, загорая на берегу озера возле ПДХ, после чего Шаманов уснул на солнцепеке, а Илья Ильич вырезал из газеты заранее припасенными маникюрными ножничками три буквы и положил их на могучую спину товарища. Пробудившись через час, сильно обгоревший Алексей полез в воду и никак не мог понять, почему, глядя на него, одни отдыхающие умирали со смеху, а другие громко возмущались.

Любопытна и история женитьбы Пухова, в которой тоже не обошлось без розыгрыша. Говорили, что со своей Марьей Петровной он познакомился в поезде «Москва – Прыжовск», выдав себя за сотрудника уголовного розыска и вернув девушке сумочку, которую сам же ранее и увел.

Но не все пуховские розыгрыши были столь невинны. Весьма серьезные последствия для всего города могла иметь, например, шутка, которую он сыграл с монументалистом Шашикашвили: она едва не привела к народному восстанию.

Все началось с того, что Шалве, тогда совсем молодому скульптору, недавно женившемуся на русской и перебравшемуся в Прыжовск, поручили ответственное задание: изваять бронзовый монумент первопроходцу и завоевателю здешних земель казацкому атаману Мосею Елисеичу Хорунжему. Огромный гранитный пьедестал для трехметрового Хорунжего был уже воздвигнут на Пионерской площади, но сам памятник пребывал пока что в зачаточном состоянии: автор успел вылепить только его модель в одну шестую величины.

Подружившийся со скульптором Илья Ильич чуть не каждый вечер заходил к новому другу в мастерскую и обучал его местным питейным традициям. И вот как-то раз, поздно ночью, когда непривычный к крепким напиткам Шалва уснул, Пухов сдернул с модели покрывало, зачерпнул влажной глины и быстренько придал лицу атамана карикатурное сходство с грузинским скульптором. Потом сунул статую под мышку и, воровато озираясь, побежал на Пионерскую площадь. Там он взобрался на постамент и водрузил на него маленького Хорунжего. Размер в данном случае имел значение: могучий завоеватель выглядел ужасно несолидно, больше всего он напоминал носатого мультяшного карлика. Полюбовавшись на свою работу, Илья Ильич отправился домой и заснул сном праведника. А наутро на площади начался стихийный митинг: граждане были до глубины души возмущены пасквилем, слепленным неблагодарным кавказцем. Особенно громко костерил инородца Харитон Недятлый – лидер возрождавшейся из небытия общины «заяицких казаков», о которых на Прыжовщине, по правде говоря, не слыхали последние лет двести. Статую тут же сняли, Шашикашвили влепили взыскание по партийной линии (друга-шутника благородный грузин не выдал), а митинг, поскольку уже началась перестройка, было велено считать общественными слушаниями – первым в истории Прыжовска демократическим обсуждением облика города. Шалва учел прозвучавшую на слушаниях критику и переработал статую в сурово-монументальном духе. Однако вскоре пришли другие времена, прыжовцам стало не до памятников, и Хорунжий так и не был отлит в бронзе.

Понимал ли Илья Ильич, что всю жизнь занимается перформансом и хеппенингом? Вряд ли. Слов таких он до приезда в город Синькина ни разу не слыхал, а к тем, кто выдавал подобные фигли-мигли за искусство, относился даже хуже, чем твердокаменный коммунист Редька. Правда, после начала культурной революции Пухов не только выучил слово «перформанс», но и, как мы видели, выступил в качестве инициатора экологической акции «Золотая рыбка». Однако с настоящим актуальным искусством ему еще только предстояло познакомиться, причем буквально на собственной шкуре.

* * *

В понедельник утром Илья Ильич собрался ехать с дачи, где они с женой жили все лето, в Дом художника, на расширенное заседание правления, посвященное борьбе с Синькиным.

– Я, Маша, сегодня вернусь поздно и ужинать не буду, – сказал он, вытирая губы салфеткой после обильного завтрака.

– Ты хоть не напивайся, горе мое, – вздохнула Марья Петровна, отлично, впрочем, знавшая, что эти ее слова совершенно бесполезны.

– Как же я напьюсь, если я за рулем? – гордо спросил супруг. – Танкета пьяных не любит.