( Бес ) Предел

Неожиданно, потому что планировал сказать ей это за несколько часов до самолета, чтобы не было раздумий и прочего. И сейчас понимаю, что зря ляпнул. Язык, сука, мой враг.

— Я не думаю, что это хорошая идея.

— Олесь, давай ты не будешь заниматься самобичеванием.

— А ты уже не боишься, что с ней что-то случится, когда мы улетим? А что будет, если так реально произойдет? — одергивая руку, невесело произносит Олеся. — Ты же сожрешь себя потом. А я на пару. Нет, не могу так. Лучше быть здесь, рядом. Пойдем обратно.

— Нет, — жестко произношу я и становлюсь позади Олеси, прижимая к своей груди. Обвиваю руки вокруг ее талии, сильнее прижимая к себе, и утыкаюсь губами в ее шею. — Мы полетим. Я долго думал, но и быть привязанным каждую минуту я тоже не могу. Через минуту я могу умереть от удара молнии, а еще через час разбиться в хлам на машине. В таком случае к Марине точно никто больше не придет. Это всего одиннадцать дней.

— Ты себя убеждаешь или меня? — маленькая, да удаленькая, знает куда бить.

— Все, Олесь, мы полетим и точка. Не грузись. Нам надо расслабиться. Думай о купальниках, шляпках и прочем. Договорились?

— Посмотрим. Нам пора возвращаться.

— Хорошо, пойдем.

***

За все время нахождения Марины в больнице, я никогда не стоял столько перед дверью, не решаясь войти. То, что ходить к ней стало дико тяжело, с этим я вполне смирился, но чтобы вот так, рассматривать долбанную дверь, не в силах нажать на ручку-нет. Понимаю, что это обыкновенный страх и трусость, а поделать с собой ничего не могу.

— Игорь, с вами все в порядке? — слышу позади себя знакомый голос медсестры и мысленно благодарю за то, что сама того не осознавая, дала мне пинок все же войти в палату.

— Все нормально, — киваю ей в ответ и наконец-таки нажимаю на ручку двери.

Медленно захожу внутрь, бегло осматривая до боли знакомую обстановку, и вместо привычного мне стула, подхожу к окну. То ли в палате действительно невыносимо жарко, то ли во мне горит чувство вины, но тем не менее, первое, что я делаю-это открываю окно. Втягиваю в себя свежий воздух и на какое-то мгновение становится лучше. Правда до тех пор, пока я не сажусь на привычное место рядом с Мариной. Ощущение, что на мне ошейник или свитер с дурацким тугим воротом, который реально душит. Только ни того, ни другого на мне нет. Я столько раз говорил с Мариной обо всем, а теперь, взяв ее руку в свою, не могу произнести и звука. Словно мне отрубили язык и все, что я могу сделать, это тупо смотреть на лицо своей жены. Не знаю сколько так просидел, казалось вечность, а потом вдруг само собой вырвалось «прости».

— Прости меня, Мариша. Прости… Я миллионы раз прокручивал в своей голове наш последний разговор и, если бы…если бы я знал, что так получится, я бы все изменил…все. Но уже не могу. Не получится… Я тебя любил, очень любил… И никогда в жизни даже не мог подумать, что полюблю кого-то еще. Я знаю, что тебе больно это слушать, но так есть, я уже не смогу изменить этого факта, как и то, что произошло с тобой. Я боролся с этим. Правда боролся, но не получилось. А теперь не хочу бороться. Я не знаю, что бы ты делала на моем месте, может ты бы оказалась сильнее, но я не смог. Прости меня, пожалуйста. Прости…. И за девочек прости. Может, если бы я ждал их так сильно, как ты, тогда бы они выкарабкались. И сейчас бы сидели тут со мной, и стишки тебе рассказывали. Черт… Прости, — целую прохладную руку жены, а у самого по телу проходит очередная волна противного удушливого жара. — Я сегодня ночью улечу, очень далеко. Но это не то, о чем можно подумать. Я вернусь. Через одиннадцать дней я обязательно вернусь. У нас все будет по-старому. Книги, разговоры и прочее. Я тебя никогда не брошу. И медсестры, пока я не буду приходить, будут самые хорошие, сварливых не будет. Просто я не могу не поехать. Когда-то я пообещал тебе, что у нас все будет хорошо и видишь…не исполнил. А ей как-то пообещал, что полетим в этом году на море…бред, конечно, но я хочу это исполнить. И терять больше ничего не хочу. Хочу, чтобы ты меня поняла и простила. Ладно, Мариша, давай на сегодня закончим. Я вернусь. Не бойся, — в очередной раз целую руку жены, и отгоняя от себя непрошенные слезы, встаю со стула.

Оборачиваюсь у двери, и прошептав очередной раз «прости», все же нажимаю на ручку и выхожу из палаты.

Странное дело, вместо ожидаемого самобичевания за сказанные слова, мне почему-то становится лучше. Вместо окутывающего тело жара, я ощущаю непривычную для себя легкость.

***

Домой зашел с каким-то предвкушением. Правда боялся, что Олеся соскочит в последний момент, и как только придет время отправляться в аэропорт, встанет в позу. И вот тут моего запала вряд ли хватит на какие-то уговоры. Наклоняюсь к Боне, как всегда вышедшей первой меня встречать, и поднимаю ее на руки.

— Потерпишь одиннадцать дней с Леной. Тем более встретишь там свое рыжее чадо. Не бойся, за хвост никто тебя дергать не будет. Там, к счастью, дети не отмороженные. Ну если что-кусай их.